- Далее потом-с, - продолжал капитан, - объясняет, что в России произошло филантропическое заменение однохвостного кнута треххвостною плетью, - как будто бы у нас только и делают, что казнят и наказывают.
- Да-с, у нас только и делают, что казнят и наказывают! - вмешался вдруг в разговор, весь вспыхнув, Вихров.
- Кого ж это наказывают? - спросил его спокойно и с заметно малым уважением капитан.
- Меня-с!.. Смею вам представить себя в пример, - произнес тем же раздраженным тоном Вихров.
- Вероятно, есть за что, - заметил ему опять спокойно капитан.
- А за то только, что я осмелился печатно сказать, что у нас иногда пьяные помещики бьют своих жен.
- Это совершенно не ваше дело! - сказал ему с усмешкой капитан.
- Как не мое дело? - возразил опешенный этим замечанием Вихров.
- Дело правительства и законодателей улучшать и исправлять нравы, а никак не частных людей! - продолжал капитан.
- Нравы всегда и всюду исправляла литература, а не законодатели! сказала ему Мари.
- И нигде нисколько не исправила, а развратила во многих случаях, объяснил ей капитан.
Вихров хотел было возразить ему, но Мари толкнула его ногой и даже шепнула ему:
- Оставь этого господина!
- Что же он, шпион? - спросил ее в свою очередь Вихров.
- Хуже того, фанатик! - сказала Мари.
Капитан между тем обратился к старикам, считая как бы унизительным для себя разговаривать долее с Вихровым, которому тоже очень уж сделалось тяжело оставаться в подобном обществе. Он взялся за шляпу и начал прощаться с Мари. Та, кажется, поняла его и не удерживала.
- Христос с тобой! - сказала она ему ласковым голосом. - Завтра еще заедешь?
- Непременно заеду, - отвечал Вихров и, раскланявшись с прочими, ушел.
Подходя к своей гостинице, он еще издали заметил какую-то весьма подозрительной наружности, стоящую около подъезда, тележку парой, а потом, когда он вошел в свой номер, то увидал там стоящего жандарма с сумкой через плечо. Сомненья его сейчас же все разрешились.
- Ты за мной? - спросил он солдата.
- За вами, ваше высокоблагородие.
- А мне нельзя еще пробыть здесь, проститься кое с кем?
- Никак нельзя того, ваше благородие, - отвечал солдат.
Вихров велел Ивану своему укладывать свои вещи и объявил ему, что они сейчас же поедут.
Иван, как только еще увидел солдата, так уж обмер, а теперь, когда барин сказал ему, что солдат этот повезет их куда-то, то у него зубы даже застучали от страха.
- Дядинька, ты куда нас повезешь?.. В Сибирь, что ли? - спрашивал он почти плачущим и прерывающимся голосом солдата.
- Нет, не в Сибирь, - отвечал тот, ухмыляясь.
Вихров между тем написал коротенькую записку к Мари и объявил ей, что заехать ему к ним нельзя, потому что его везут с жандармом.
Часа в два ночи они выехали. Ванька продолжал дрожать в повозке. Он все не мог понять, за что это барина его наказывали.
"Украл, что ли, он что?!" - размышлял он в глупой голове своей.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
ПИСЬМО ВИХРОВА К МАРИ
"Пишу к вам почти дневник свой. Жандарм меня прямо подвез к губернаторскому дому и сдал сидевшему в приемной адъютанту под расписку; тот сейчас же донес обо мне губернатору, и меня ввели к нему в кабинет. Здесь я увидел стоящего на ногах довольно высокого генерала в очках и с подстриженными усами. Я всегда терпеть не мог подстриженных усов, и почему-то мне кажется, что это делают только люди весьма злые и необразованные.
Генерал осмотрел меня с ног до головы.
- Где вы учились? - спросил он.
- В университете московском.
- Имеете состояние?
- Имею.
- Что именно?
- Триста с лишком душ!
При этом, как мне показалось, лицо губернатора приняло несколько более благоприятное для меня выражение.
- Мне предписано определить вас к себе в чиновники особых поручений без жалованья.
Я на это ничего ему не сказал.
- Можете идти отдыхать! Надеюсь, что вы не подадите мне повода ссориться с вами!.. - прибавил он, когда я совсем уходил.
Тележка моя стояла уже без жандарма. Я сел в нее и велел себя везти в какую-нибудь гостиницу. Иван мой был ни жив ни мертв. Он все воображал, что нас обоих с ним в тюрьму посадят. В гостинице на меня тотчас, как я разделся, напала страшнейшая скука. Видневшаяся мне в окно часть города показалась противною; идущие и едущие людишки, должно быть, были ужасная все дрянь; лошаденки у извозчиков преплохие; церкви все какие-то маленькие. "Что же я буду делать тут?" - спрашивал я с отчаянием самого себя. Читать я не мог, да у меня и не было ни одной книжки. Служебного какого-нибудь дела мне, по моей неблагонадежности, вероятно, не доверят. "Чем же я займу себя, несчастный!" - восклицал я, и скука моя была так велика, что, несмотря на усталость, я сейчас же стал сбираться ехать к Захаревским, чтобы хоть чем-нибудь себя занять. Пришедший меня брить цирюльник рассказал мне, что старший Захаревский считается за очень честного и неподкупного господина. Он из товарищей председателя сделан уж прокурором.
- Ежели вот кого теперь чиновники обидят, он сейчас заступится и обстоит! - объяснял мне цирюльник.
- А младший что?
- Младший - форсун, богач! Что за лошади, что за экипаж у него!
- А губернатор что за человек?