...День начинался отвратительно - с запаха снега, своим привкусом железа напоминавшего кровь. Это означало, что в высокогорье пришла запоздавшая зима, и Моргану Джуннайту надо было бы иметь где-нибудь тепленькое местечко... И уж, по крайней мере, не болтаться незнамо где на морозе, иначе того и гляди придется рыть берлогу, как медведю. Мохнатая лошадка в белых, угловатых пятнах подпрыгнула, сбилась с и без того неровного шага, вытряхивающего душу из седока, чуть не выбросив парня из седла, и, споткнувшись пару раз, встала. Длинно и замысловато выругавшись, Джуннайт слез на землю и поднял ее ногу. В подкову попал камень, и Морган вытащил его; копыто вроде не пострадало, но небольшой отдых лошадке не повредит, да и ему самому тоже. Джуннайт привалился к ее боку, стянул перчатки, сунул их за пояс и, достав из нагрудного кармана табак и бумагу, принялся сворачивать сигарету. Его пальцы, обычно не чувствительные к холоду, едва двигались: суставы отказывались работать, но через какое-то время самокрутка была готова, и Морган с наслаждением втянул в легкие согревающий дым. Холод какой... А снега нет, но зато есть этот проклятый запах. Должно быть, приближается буран - возможно потеплеет. Руки совсем задеревенели, пришлось долго тереть их друг о друга, чтобы восстановить кровообращение. Когда это удалось, Джуннайт натянул перчатки и, положив голову на теплый плавно поднимающийся и опускающийся бок, принялся искать глазами в ночном небе Орион. Там было какое-то колдовство - среди звезд, и Морган не раз думал, как было бы здорово - полететь туда и забыть все, что было на земле. Просто - лететь и все. Он всегда воспринимал Бога скорее как индейского "Великого Духа", чем как образ, нарисованный в священных книгах, но какая-то таинственная сила, бесспорно, пропитывала мир, и в одиночестве это чувствовалось особенно сильно, а в пылу драки почему-то исчезало. Опять этот железный привкус на губах! Он всегда возникал, когда Морган нечаянно позволял себе вспомнить войну. Джуннайт снова, будто время стремительно повернулось вспять, взорвавшись золотой вспышкой в его глазах, почувствовал тяжесть навалившегося на него часового и тоненькую струйку крови, окрасившую алым его губы, и все призраки, пробужденные неосторожной мыслью, стали оживать один за другим...