Люди сорок девятого (СИ)

Фокси кивнула:

- Слишком много осталось свободных мест и порвалось золотых струн.

Она налила в стакан еще шампанского и выпила, усилием воли отодвигая в глубину памяти призрак отца.

- Мы, конечно же, встретимся... - грустно прошептала Фокси слова песни, проведя рукой по печально отозвавшимся струнам. - Но для него всегда останется свободное место.

- Ну, хватит об этом, - решительно сказала Лу. - Давайте лучше посплетничаем о Линдейле, пока его нет.

- Давайте, - с радостью подхватила Фокси заговорщическим шепотом, наклонившись вперед. - Что меня в нем удивляет, так это то, что он к шлюхам в Денвер мотается, а на нас даже и внимания не обращает. В определенном смысле, конечно.

- Странно, действительно, - согласилась Лу. - Но мне тут нравится. Ему я отдаю четверть выручки за месяц и работаю, когда хочу, а мой бывший загребал себе все.

- А откуда знаешь, что он за этим в Денвер ездит? - спросила Алиса.

- Мне сынок Ринкера рассказывал. Они с папашей по делам как-то были там, ну, оболтус нашел время и улизнул от папаши к девкам. Там он Линдейла и видел. - Фокси свернула себе сигарету и, закурив, продолжила. - Этого я не понимаю, хоть убейте. Денег ему для нас жалко, что ли?

- Да нет, непохоже, - сказала Лу. - Он не скряга. Он оплатил мне поездку к тетке, единственной моей родне, когда она умирала, хотя вовсе не должен был этого делать.

- По-моему, - сказала Фокси, кладя ногу на ногу, вытащив сигарету изо рта и разглядывая ногти на левой руке, - в этой поганой дыре у нас перебывали все мужчины, не считая заезжих перегонщиков скота и бродяг, кроме троих. Джозеф Блейк, и это нормально для преподобного; Джон Смит, это странно, но допустимо, слишком уж он правильный, к тому же живет здесь всего три месяца, может, еще заглянет; и, наконец, Линдейл. Абсолютный ходячий нонсенс. Я многое видела, многое могла бы предположить, если бы не Денвер...

- А может, он боится наших чар? - смеясь, Лу чуть не подавилась вином. - Ал, ты знаешь его дольше нас, может, ты понимаешь, в чем дело?

- Один раз мы были близки... - задумчиво проговорила Алиса, пригубив шампанское, ее задумчивый невидящий взгляд устремился в стену, - очень давно...

Это случилось той ночью, когда их выгнали из какого-то старательского поселка. Городишко был паршивый, не обозначенный на картах, и, скорее всего, исчез вслед за серебром в горах, но его жители почему-то считали себя образцом нравственности. Они с самого начала отчетливо давали пришельцам понять, что не в восторге от такого соседства, но похожее случалось почти в каждом городке, и Алиса с Джонатаном научились этого не замечать. Как-то раз сын самого богатого горожанина был отправлен родителями в соседний город за покупками и снабжен довольно крупной суммой денег, которую благополучно пропил, да еще, возвращаясь в отчий дом, свалился с лошади в овраг, сильно разбив лицо. Чтобы не потерять авторитет среди приятелей и избежать гнева отца, парень рассказал всем, что споила его Алиса, а избил Джон, который затем забрал деньги. В ту же ночь кипящие от негодования горожане, вооружившись факелами, явились к их наспех построенной лачуге и велели чужакам убираться, кричали, что повесят их на первом попавшемся дереве, а потом подожгли строение. Алиса до сих пор с наслаждением вспоминала их вытянутые лица в отблесках пламени, когда Джон медленно и абсолютно спокойно вышел на крыльцо объятого пламенем дома, держа дробовик на сгибе локтя. Она шла за ним, как он велел и, стоя за его спиной, видела, как злоба на лицах горожан сменяется удивлением и страхом, а яростные крики и улюлюканье смолкают.

- В гробу я видал ваш паршивый поселок, - четко выговаривая каждое слово, произнес Линдейл, выдержав паузу. Он вытащил из кармана сигару и прикурил от бегущего по стене пламени. - Пошли, Ал, нам тут делать нечего.

Он медленно сошел по ступеням с крыльца, и толпа отпрянула от него, освобождая пространство, как морская волна, разбившаяся об утес. Алиса шла за ним на подгибающихся от ужаса ногах. "Не смей показывать им свой страх", - сказал он ей раньше.

- Эти люди слишком невоспитанны, они раздражают меня, Ал, - продолжал Линдейл, неторопливо направляясь к навесу, под которым стояли лошади; дуло его дробовика вне зависимости от передвижения все время глядело в самую гущу толпы, - и я боюсь, что, если кто-нибудь из них откроет снова свою поганую глотку, у меня нервы могут сдать и этот палец, тот, что на крючке, случайно сорвется... Я и так его с трудом удерживаю.

Свободной рукой он отвязал своего коня и, взлетев в седло, протянул руку Алисе, помогая ей сесть позади. Криво усмехнувшись и выпустив в ночное небо столбик дыма, он процедил, сквозь сжатые зубы:

- Адьос.