Боцман молчал, Председатель, почувствовав равнодушие Аралова к его словам, затих недовольно, помрачнел. Перевернув в тарелке пельмени, встал. Уже на крылечке дома сказал: «Чувствую, тянет тебя обратно. Конечно, у нас не рай. Но все будет по-другому. Съезди-ка в райком, поразузнай о планах. Дух захватывает! Гидростанцию уже начали сооружать, потом рыбзавод, потом стекольный, деревообрабатывающий комбинат… Жилье у Старой Заводи строится — целый город будет. Заживем, язви тя, с электричеством и радио. Люди нужны сюда. Нашенские-то, язви их, разъехались по городам и столицам, а тут…».
Председатель заглянул в печальные глаза боцмана, замолчал, укоризненно сунул свою маленькую руку в широкую ладонь моряка и пошел. Но, остановившись посредине улицы, крикнул Аралову: «В артель приходи, твердый оклад обеспечим, бригадиром будешь. А?» — «Там посмотрим», — неопределенно ответил мичман. Председатель махнул рукой. В самое сердце кольнул Аралова этот безнадежный жест рыбака; нахмурился боцман, толкнул дверь так, что задрожала ветхая избушка.
Вечером Аралов засел за письмо жене. Что написать? Трудно, очень трудно начинать новую жизнь в сорок пять лет. Сидеть сложа руки? Ну нет!
Набросив на плечи китель, боцман набил трубку новой порцией табака. Глядя на трубку, снова вспомнил о корабле, сослуживцах. За окном завыл, засвистел ветер, ударили в стекло дождевые брызги — и чудится мичману, будто, как прежде, стоит он на палубе качающегося корабля. Под вздрагивающей палубой поют нескончаемую песню турбины, шумят вентиляторы, шипит и пенится за бортом вода, острый форштевень врезается в девятый вал, облако серебристых брызг падает на носовую орудийную башню… «Вернуться бы… Мать с собой взять, домишко продать».
Аралов прошелся по комнате, почти задевая головой о потолок, — тонко, сдавленно заскрипели половицы, — заглянул в соседнюю комнатушку. Мать сидит у кудельки, медленно крутится в ее правой руке веретено. Большой пушистый кот равнодушно следит в щелки глаз за вращающимся стержнем с пряжей. Тусклый свет лампы освещает сморщенное спокойное лицо старухи. «Мне на варежки прядет», — подумал боцман. Что-то давнее-давнее, светлое и теплое шевельнулось у него в душе. Подошел к матери, нагнулся, обнял худенькие плечи. Старуха, подняв голову, улыбнулась, и снова, увереннее и быстрее прежнего, задвигались ее длинные костлявые пальцы.
Аралов вернулся к себе, зашагал из угла в угол. «Мать не поедет. Раньше не поехала, а теперь подавно», — решил он. Поразмыслив, присел к столу, обмакнул перо в чернила, написал на чистом листе: «Здравствуй, Дуня!», опять задумался.
Долго просидел так — с ручкой в руках. За окном заметно посерело. Надоедливый стук фанеры или жести пропал, но ветер еще бросал в стекла горсти дождевых брызг. На подоконник легла светлая полоса и, расширяясь, поползла на стол, стены. Пляшущее пламя лампы пожелтело.
«Светает», — вздохнул боцман и задул лампу.
Проснулся он в одиннадцатом часу. Голова тупо ныла. Накинув шинель, вышел во двор. Дождь перестал, но воздух еще дышал сыростью. Плотный ветерок разгонял по небу тягучие облака, развеивал серую пелену, в промежинах изредка выглядывало солнце.
Аралов подошел к окну, осмотрелся. Под выступом крыши торчал, засунутый кем-то под стропило, кусок толя. Он ударил рукой по нему. Толь звучно шлепнулся о стену дома. Боцман вырвал его, отбросил к забору. Повернувшись, столкнулся с мальчиком в короткой курточке, сапожках, в кепочке с пуговкой на макушке. Закинув голову, он внимательно оглядел Аралова. Потом спросил:
— Как вас зовут?
— А ты, собственно, кто? — равнодушно спросил Аралов.
— Я приехал к папе. — Мальчик показал рукой на забрызганный грязью грузовик, стоявший у крыльца соседнего дома. С него снимали большие узлы, чемоданы и складывали у входа. — Мой папа инженер-строитель. Он электростанцию строит здесь. А вы?
— Я? — переспросил Аралов. — Я — так…
— Так? — изумился мальчик. Он подумал и уверенно сказал: — «Так» не бывает. Папа говорил, что у каждого должно быть дело. Что вы делаете?
«Дотошный парень», — нахмурился боцман и почему-то смущенно ответил:
— Я, видишь ли, моряк.
Мальчик удивленно и, как показалось Аралову, недоверчиво переспросил:
— Моряк? А где вы плаваете?
— Видишь ли, я теперь не плаваю, — вздохнул боцман, намереваясь поскорее закончить разговор с любопытным мальчуганом.
— А почему?
Аралов поморщился.
— Тебя как звать-то?
— Леонид.
— Ну вот что, Леонид… Ты сейчас иди, устраивайся, матери помогай, что ли. А мы обо всем этом поговорим с тобой потом, в другой раз.
— Ладно, — охотно согласился Леня и убежал.
Аралов вернулся в дом, надел фуражку и спустился к реке.