Прасковья Евграфовна взглянула на портрет и замерла, веря и не веря своим глазам. Каштанов, чуть наклонившись вперед, выжидающе смотрел на нее.
Прасковья Евграфовна долго всматривалась в дорогие, словно ожившие черты лица сына и вдруг припала морщинистой щекой к широкой раме.
— Сыночек, родной…
Каштанов вздрогнул. Ему стало душно, и он рывком расстегнул ворот рубашки. Прасковья Евграфовна вдруг выпрямилась и, повернувшись к художнику, низко-низко поклонилась, прижав руки к груди. Владимир Владимирович, не видя ни растерянно улыбающейся Оли, ни Прасковьи Евграфовны, тоже низко поклонился матери героя.
Перед восходом
Большая радость
Матрос Иван Маркушин славился в соединении подводных лодок своим ворчливым характером. Он был всегда чем-нибудь недоволен: частым посещением бани и редким увольнением в город, чрезмерной заботой мичмана Комова о «надлежащем внутреннем и внешнем виде вверенной матросу материальной части» и многим другим.
Ворчливость матроса была в сущности безвредной] хотя он и морщился недовольно, бубнил что-то себе под нос, но обязанности по службе выполнял образцово. Мичман Комов понял эту особенность характера Маркушина не сразу. Когда матрос впервые прибыл с подводной лодки в хозяйственную часть береговой базы в распоряжение мичмана, тот, проверяя его водительские права, сказал:
— Шофер второго класса! Хорошо. Поработаем, значит.
— Да, придется, — ответил недовольно Маркушин. — Запихнули…
— То есть как это? — переспросил Комов строго.
— А так, товарищ мичман, запихнули — и все. Я был на подлодке дизелистом, а теперь… Дурака свалял на «гражданке»: получил права. Вот и попался.
Маркушин вяло махнул рукой и уставился своими голубыми глазами куда-то в потолок, по-мальчишески капризно надув губы. Мичман чуть не расхохотался.
— Матрос Маркушин, — нарочито хмурясь и повысив голос, сказал мичман. — С подводной лодки вас перевели на берег по медицинским соображениям: организм ваш имеет склонность к кессонной болезни. Таково заключение авторитетной медкомиссии.
— Кессонная болезнь! — ворчливо воскликнул Маркушин. — Товарищ мичман, у нас в роду и дед и отец были моряками. Правда, под водой, на глубине, у меня в ушах покалывает и в голове шумит, но это… психологически: очень уж ответственный момент. Обещал устранить силой воли. Не верят. Просто узнали, что шофером был дома, и запихнули.
— Вот что, — поднялся мичман из-за стола своей «штаб канцелярии» — деревянной пристройки у гаража. — Насчет того, что вас «запихнули», прошу нe рассуждать. Психологически… Приказ есть приказ. Л потом шофер — дело ответственнейшее и не менее важное, чем дизелист на корабле. Так что служить с полной отдачей. А вообще я еще подумаю, можно ли доверить вам материальную часть. Пока же будете помогать на ремонте: автомашина находится в мастерских.
На ремонте Маркушин работал хорошо, хотя и не переставал ворчать. Приглядываясь к матросу, мичман со временем понял, что Маркушин дело свое знает отлично, грузовик содержит в порядке, всегда в полной готовности, но характерец у него действительно беспокойный, задиристый. «Ладно, пусть ворчит, подойдем к нему дифференцированно, учитывая индивидуальность, — решил мичман, вспомнив неоднократные напоминания начальника насчет учета психики человека при его воспитании. — Не на характере груз возить — на машине. А шофер он толковый».
И вот теперь, проверяя машину Маркушина перед выходом из гаража и вручая ему путевой лист, мичман назидательно сказал:
— Итак, отправитесь в дальний рейс. Груз повезете ответственный. Со склада поедет сопровождающий, но, понятно, отвечаете за все прежде всего вы. Просили выделить лучшего шофера. Начальник доверил вам, Маркушин. Понятно?
— Все равно, — ответил матрос. — Надо же кому-то ехать. Довезу куда следует в порядке.
— Тьфу! — не выдержал мичман. — Ну что у тебя за характер, Маркушин. Надо отвечать «есть», а ты разводишь турусы на колесах.
— Я к тому, товарищ мичман, что цепи на колесах надо бы заменить. В трех местах уже заклепал. Дорога сейчас плохая, снегу навалило, машина буксует, а цепей крепких нет.
— Хорошо, я выпишу. Вернетесь — получите. А сейчас отправляйтесь.
— Есть, — ответил четко Маркушин и красиво козырнул.
— Ну вот, теперь другое дело. Исполняйте.
На складе, пока нагружали машину, Маркушин ходил вокруг, поглядывая на рессоры и ворчал:
— Разве так грузят? Машина — не телега, — и принимался сам размещать ящики в кузове.
Потом он нырнул под машину, что-то ощупал там, постучал и опять забубнил:
— Нагрузят, точно верблюда. Рады стараться. А если лопнут рессоры?!
— Что, перегрузили? — встревожился сопровождающий — парень с расплывчатым круглым лицом, укутанный в огромный тулуп. Маркушин, прищурившись, покусал нижнюю губу, ударил каблуком в шину.
— А много еще?
— Три ящика.
— Ничего себе! — воскликнул Маркушин. — Хорошо еще не пять. Три, пожалуй, увезем.