Люди как реки

– По-нят-но, – по слогам произнес Раскатов, отрезая в несколько четких приемов все хорошее, что было меж ними. – Я действительно говорил нечто подобное, я и теперь так думаю. Но, пойми, приходит момент, когда общую тяжесть нужно просто взвалить на себя и, долго не рассуждая, элементарно тащить… – Он помолчал, и когда заговорил вновь, в его голосе объявилась та неслыханная убежденность и терпение прирожденного учителя, которым давно завидовал Вересов и которые безотказно действовали на самых безнадежных запущенных воспитанников. – Так нельзя, Юра, – все равно. Нужно все же чего-то хотеть. И прежде всего, чтобы в твоем доме установился порядок. Училище на серьезном спаде, с этим ты спорить не станешь, впереди единственная возможность: тяжкий подъем в гору. Причем приступать к нему нужно немедленно, чтобы не было поздно. Или непонятно излагаю?

– Знакомые слова, – отмахнулся Юрий Андреевич, заводясь. – Я слышу их часто и не только от тебя. Заговори с любым человеком, идущим навстречу или с последним алкашом у пивного ларька, не просыхающим никогда, услышишь то же. Разве не так членораздельно и другими словами. Причем, что уж и вовсе удивительно, произнесены они будут точно с той же интонацией, с которой произносишь их ты, – сдержанной, по-мужски скупой, с расчетом на понимание. Слышишь и начинаешь подозревать, что за душой у этих умудренных жизнью мужиков бездна прекрасных мыслей, что они, дай им волю, способны горы своротить. А я, наивный, слушаю вас и не верю. Ведь если каждый знает, как быть и что делать, отчего не делает? Отчего невозможное, на ваш взгляд, положение длится? Что вам мешает? Я два года в училище, а все наши разговоры неизменно сводятся к счастливым временам: было так, было этак, теперь не то… Но раз было, спрашиваю я себя, куда девалось? А если девалось, то по чьему злому умыслу? Не само же собой превратилось в дым, который унесло ветром?

– Куда девалось, спрашиваешь? Да размотали по мелочам. Кстати, уже на твоей памяти. Вдруг ударились в амбиции: или по-нашему, или никак. Не сошлись во мнениях о перечне специальностей, которые было предписано пересмотреть в соответствии с последними веяниями. В итоге испортили отношения с директором базового завода и проворонили щедрый источник благ – шефскую помощь, на которой держалось училище долгие годы. А это новое оборудование, летний ремонт помещений, отличный лагерь для младших мальчишек после первого года учебы. И всего-то готовили для него в год по пятнадцать сборщиков, токарей и сварщиков. Объяснили, что токари нам не по душе, от них много шуму, грязи, стружек, а уж о сварщиках и не заикайся – профессия допотопная, кто-то чрезмерно умный даже сказанул: отмирающая… Прянули на передовые позиции – в энтузиасты. Взялись готовить аж самих вычислителей, подумать только, слово-то какое мудреное, на самом же деле живых роботов при расчетных узлах в магазинах, которых все еще нет в природе. Подумать только – высокоинтеллектуальный труд. Наверху одобрили – такие же верхогляды. Набрали девчонок – по конкурсу, не как-нибудь, мозги запудрили – специальность, мол, сверхмодная. А где методика, где учебная техника, преподаватели, наконец? В результате недобрали монтажниц с десятилеткой, а это второй базовый завод, не менее важный, чем первый. Теперь все норовят в вычислители – повальное бедствие. Прежде мы как набор делали? Открывали училище в девять утра, а к двенадцати группы были укомплектованы. Причем родители в большинстве знали, какому мастеру производственного обучения поручают свое чадо. Теперь рыщем по школам, упрашиваем, сулим блага… Я счастливые времена очень даже видывал. Тогда ребят учили, а не выколачивали с их помощью приработок мастерам, премии начальству. Короче, я хочу жить, мне же твердят: прозябай. И тебе, между прочим, тоже, хотя ты делаешь вид, будто не понимаешь. Вот и вся разница между нами: то, что для меня копошение под уклон, для тебя сносная жизнь, которую только бы подправить чуточку и сойдет.

– Знаешь что, Виктор Павлович, отправляйся-ка ты в Главное управление, расскажи там все то, что говоришь мне.

– А ты знаешь, ведь я уже совершил эту глупость – отправился. Когда временно прикидывался большим начальником – исполнял обязанности зама. Взял и поехал поговорить, что называется, по душам. Что из этого вышло? Меня же самого, как нашкодившего щенка, носом в лужу: не суйся, мол, куда не следует. Раскудахтались: превышение полномочий, за спиной директора… Точно за спиной директора кончается советская власть и начинается его собственная. Тогда-то окончательно окрепло во мне убеждение, что каждый начальник не служит – в осаде сидит, уворачивается. И как огня боится перебежчиков из собственной стаи, которые виноваты тем, что слишком много знают и могут рассказать правду об истинном положении дел. Начальников множество, деятелей среди них не сыщешь. И это положение давно стало естественным – вот что не дает мне покоя.

– Почему это положение естественное? Мне кажется, напротив…