Люди и динозавры

Впоследствии в народном представлении эти культы смешались, о чем свидетельствует следующее предание, записанное в середине XIX в. российским писателем-этнографом П. И. Якушкиным во время его путешествия мимо Юрьевского скита, известного в народе как Перюньского: «Был Зверь-змияка, этот Зверь-змияка жил на этом самом месте, вот где теперь этот самый скит святой стоит Перюньской. Кажинную ночь этот Зверь-змияка ходил спать в Ильмень-Озеро с волховскою коровницею. Перешел змияка жить в самый Новгород; а на ту пору и народился Володимер — князь в Киеве; тот самый Володимер-князь, что привел Руссею в веру крещеную. Сказал Володимер князь: «Всей земле Русской — креститься». Ну и Новгороду — тожь. Новгород окрестился. Черту с Богом не жить. Новый город схватил змияку Перюна, да и бросил в Волхов. Черт силен: поплыл он не вниз по реке, а в гору, к Ильмень-озеру; подплыл к старому своему жилью — да и на берег! Володимер князь велел на том месте церковь рубить, а дьявола опять в воду. Срубили церковь: Перюну и ходу нет! Оттого эта церковь называется Перюнской, да и скит тоже Перюнский».

Однако согласиться с такого рода объединением было бы крайне опрометчиво. Российский историк литературы, фольклорист и прозаик Е. В. Аничков (1866–1937) утверждал, что в отличие от народного культа Волоса культ Перуна — дружиннокняжеский культ киевских Игоревичей, т. е. культ сугубо воинский. Позицию Аничкова разделял и Рыбаков, подчеркивавший, что этот первенствующий культ был далек и от славян, и от финно-угорских племен северо-востока: «Здесь были свои традиции, уходящие в более глубокий исторический пласт представлений, чем славянское земледельческое язычество».

Немецкий путешественник, географ, ориенталист и историк Адам Олеарий (1599–1671), побывавший в Новгороде в 1654 г., следующим образом описывает идол Перуна, поставленный Добрыней: «Божество это имело вид человека с кремнем в руке, похожим на громовую стрелу (молнию) или луч. В знак поклонения этому божеству содержали неугасимый ни днем, ни ночью огонь, раскладываемый из дубового леса. И если служитель при этом огне по нерадению допускал огню потухнуть, то наказывался смертью».

Таким образом, речь идет о боге-громовнике, с которым связывается происхождение первичного (догероического) змееборческого сюжета, повествующего о покорении земли через нейтрализацию наиболее деструктивных хтонических чудовищ, олицетворяющих ее первозданную необузданную мощь (греч. χθων — земля, почва). Как и в случае с наиболее архаическими представлениями о подвиге героя-змееборца, такое космоустроительное действие далеко не всегда подразумевало буквальное уничтожение чудовища-антагониста. К примеру, в древнегреческой мифологии нейтрализованные в ходе космогонического процесса «старые» боги, такие как Кронос, наряду с побежденными титанами и циклопами заключаются в Тартаре, о котором говорится как о «начале всех вещей» и «бездне великой». Он вечно сохраняет в себе «остаточный» хаос и потому выступает в качестве неиссякаемого источника энергии, питающего все уровни мироздания.

Нужды государственного строительства неумолимо требовали достижения внутреннего религиозно-идеологического единства древнерусского государства. Этот процесс сопровождался борьбой с региональными народно-аристократическими культами как потенциальными проводниками децентристских тенденций и попыткой их замещения общегосударственным пантеоном во главе с Перуном. Как и в случае с римским императором Диоклетианом, усилия Владимира Святославовича по реформации языческой религии не принесли должных результатов. Новый языческий пантеон не смог органично интегрировать все племенные культы и верования в единую государственную религиозную систему. Великому князю хватило политического чутья, чтобы, осознав бесперспективность этого пути, вовремя изменить курс и последовать примеру Константина Великого. Остатки местных культов частью были вытеснены на религиозно-культурную периферию, а наиболее жизнеспособные и значимые из них постепенно интегрировались в православную традицию. К числу последних относился и культ подземно-подводного ящера.

Ящер — хозяин вод, рыбы и водных путей, был, очевидно, важен для новгородцев, которые свои земледельческие моления адресовали преимущественно рожаницам, а моления о рыбных богатствах и водных путях, игравших важную роль в их жизни, обращали к богу Jassa, царю вод. Последний выступал в двух ипостасях: как бог Ильменя и Волхова (чародей Волхов — «коркодел») и бог «синего моря соленого» — морской царь.