Любви навстречу

И она говорила и говорила, чтобы заставить его понять, как страстно желала она оторваться от своих корней, как тщательно выстроила свою новую жизнь. И как трудно было решиться на помощь Аманде, потому что больше всего на свете Брук боялась стать горничной.

– Я больше не могу носить все это в себе, – говорила она, и голос ее становился все тише. – Я тебя люблю. Люблю больше всего на свете… и надеюсь, ты сможешь по-прежнему любить меня такой, какая я есть… независимо от моего прошлого.

– С ума сойти, – Хэп потряс головой, словно пытаясь вернуть на место мозги. – Очень тяжело вот так сразу… – Он опустился на край кровати и принялся внимательно разглядывать свою жену. Брук смотрела на него с надеждой, ожидая увидеть на твердых губах улыбку любви и понимания… но губы были сжаты и улыбка все не появлялась.

– И какой именно Брук я должен верить? – спросил он, наконец. – Как разобраться, какая ты Настоящая?

– Я расскажу тебе все, что ты захочешь узнать, Хэп. Честно. Но мой самый страшный секрет ты уже знаешь. Моя мать – прислуга. Горничная. И бабушка тоже. – Она пыталась говорить весело, но внутри росла паника, потому что Хэп смотрел внимательно, без улыбки, и она не могла понять, о чем он думает. – Но ведь это не преступление, правда? То есть я понимаю, что вела себя так, словно мое прошлое преступно, но на самом деле это не так.

Ну почему он сидит так неподвижно, с ничего не выражающим лицом? Она умирает от желания обнять его, ей так нужно, чтобы он понял и принял, пожалел ее…

– А та ссора и отчуждение между тобой и матерью? – спросил он тем же ровным голосом, от которого у Брук мурашки бежали по спине. – Это правда или часть твоей выдуманной истории?

– Мы просто редко видимся. И я не думаю, что тебе понравились бы частые визиты или тесные взаимоотношения.

– Хотя она твоя мать.

Брук не понравилось, как это прозвучало. Он не понимает, с досадой подумала она. Ведь скрытничала она не только ради себя, но и ради него – каково такому человеку иметь в родственниках Кэсси?

– Ты не понимаешь, – с досадой сказала она. – Моя мать не получила никакого образования. Она еще довольно молода – ей было всего шестнадцать, когда она меня родила. И она… она любит выпить.

У Брук заныло сердце. Она уже пожалела о своих откровениях. Сейчас Брук готова была продать душу за то, чтобы вернуть свои слова назад. Так пугал ее этот замкнутый человек, занявший вдруг место Хэпа.

– Ты совершенно не доверяешь мне, раз не позволила познакомиться с твоей матерью. – Сказано это было тоном ровным и лишенным эмоций, но чуткое ухо Брук уловило обвинительные нотки.

– Неправда! – воскликнула она. – Это вовсе не из-за недостатка доверия… Я просто… – Голос ее умолк, так и не озвучив оправдания.

– А мне кажется, что дело именно в доверии, Брук. Вернее, в его отсутствии. Как же так: ты говоришь, что любишь меня… но при этом настолько мало веришь в мою ответную любовь, что не считаешь меня способным принять тот факт, что ты родилась в не слишком благополучной семье?

– Нет, все не так!

Хэп встал и пошел к шкафу.

– Я уже был женат на женщине, которая мне не доверяла, – негромко сказал он. – Мы ведь обсуждали это еще до нашего брака.

Брук молчала, подавленная своим чувством вины.

– Что поделать, такой уж я человек… – продолжал Хэп. – И для меня в браке самое важное – именно доверие.

– Хэп, я…

– Сейчас мне нужно отвезти Тайлера к матери. А потом я поеду в клуб… проведу там пару дней. Мне нужно многое обдумать.

Брук растерялась и расстроилась до такой степени, что не знала, что сделать и сказать, чтобы хоть как-то исправить положение. Застыв в молчаливом отчаянии, она наблюдала, как Хэп собирает вещи в сумку. Уже в дверях он повернулся, внимательно взглянул на молодую жену и сказал:

– Я люблю тебя, Брук. По крайней мере, я в это верил до сего дня. Но нам обоим нужно подумать, как жить дальше.

А потом он посадил Тайлера в машину и уехал. А Брук осталась одна – и впервые большой, красивый и уютный дом показался ей пустынным и холодным.

В воскресенье утром на первой полосе самой популярной в Атланте газеты был напечатан снимок трех дам-мушкетеров, причем в полной боевой раскраске французских горничных. Фотограф запечатлел героинь дня до того, как они имели хоть какой-то шанс смыть грим. В подписи были указаны их полные имена и французские псевдонимы. А заголовок, набранный кричаще-крупным шрифтом, гласил:

«ОТЧАЯННЫЕ ДОМОХОЗЯЙКИ МАСКИРУЮТСЯ И НАВОДЯТ ПОРЯДОК В ДОМАХ СВОИХ НИЧЕГО НЕ ПОДОЗРЕВАЮЩИХ ДРУЗЕЙ!»

Тут же посыпались звонки от клиентов, которые отменяли заказы. Кэндис решила, что они звонят не столько из вежливости, сколько оттого, что опасаются увидеть у своих дверей трех столь знаменитых теперь горничных. Кроме того, Сьюзи Симмонс по-прежнему твердила на каждом углу, что они ее обокрали. Хотя официально причиной ареста было нарушение общественного спокойствия, а вовсе не кража. Кстати, и саму Сьюзи арестовали за то же самое.

Лишь двое клиентов не отменили свой заказ.