Любожид

Услышав их вопрос, Анна Евгеньевна расхохоталась так, словно с ней случилась истерика. Даже прохожие останавливались и спрашивали, не нужно ли ей воды. Степняки совершенно растерялись, но Анна Евгеньевна, отсмеявшись и утерев слезы, сказала, чтоб они не принимали это на свой счет, что у нее просто нервный срыв. После этого она объяснила, что израильский вызов можно заказать через евреев-активистов, которые постоянно крутятся возле синагоги на улице Архипова, а также в Шереметьевском аэропорту через отъезжающих эмигрантов. Но если Степняки хотят, она закажет им вызов через своих знакомых. «Тем более, – сказала она с неожиданной откровенностью, – что я и себе буду заказывать. И вообще, – продолжила Анна Евгеньевна с какой-то странной отчаянностью в голосе! – вы мне оба очень нравитесь. Наверно, мне Бог вас послал. Поехали ко мне, я познакомлю вас с Чарли и вообще выпьем!»

Она остановила такси, и они поехали к ней на улицу Черняховского и по дороге все думали, что Чарли – это ее муж, иностранец, наверно. Но Чарли оказался красавцем эрдельтерьером золотой масти, а мужа дома вообще не оказалось, но зато через десять минут после их приезда к Анне завалилась целая компания ее друзей с предложением ехать сначала на бега, а потом в ресторан Дома кино, где «стол уже заказан».

Короче говоря, московская неделя пролетела как сон, а еще через неделю, в Эстонии, в Тапа, Степняк приступил к своему главному сражению с советской Системой, которая контролировала каждое перемещение своих граждан в пространстве и времени записями и печатями в паспорте, трудовой книжке и военном билете.

Применив свои знания криминалистики, Степняк с помощью перекиси водорода и квасцов вывел в своей трудовой книжке запись о работе в Уголовном розыске МВД СССР и вместо этого вписал себе службу в заготконторе краснодарского Мясрыбторга. Ровно месяц назад эта контора сгорела дотла вмеcте со всеми документами – сгорела, как знал весь Краснодарский угрозыск, для того, чтобы огонь уничтожил ведомости о закупке-продаже мифических тонн мяса, рыбы и икры, ну а заодно и все остальные архивные документы.

Таким образом, рассуждал Степняк, даже если эстонский ОВИР пошлет запрос по месту его прежней работы, то в ответ придет маловразумительная бумажка о том, что «архивы отдела кадров Мясрыбторга утрачены в результате стихийного бедствия».

Но Степняк сомневался в том, что эстонский ОВИР станет запрашивать о нем Краснодар. Именно потому он и выбрал Эстонию как трамплин в эмиграцию, что эстонцы в силу своей плохо скрываемой ненависти к России не только не станут утруждать себя письмами в Краснодар, но будут только рады, если он, русский, покинет их республику. Зачем он им нужен?

– Все, что я должен сделать, – говорил Степняк своей Фаине, – это помочь эстонцам избавиться от еще одного «курата» и «оккупанта». А помощь эта должна состоять в том, чтобы подать на эмиграцию документы, не вызывающие на первый взгляд никаких вопросов. И главный в этом деле документ – конечно, паспорт. С паспортом, – сказал Степняк, – шутить нельзя, паспорт сразу пойдет на проверку в милицию.

Но и подавать в эстонский ОВИР краснодарский паспорт со штампом свежей, месячной давности, прописки в Эстонии тоже было рискованно – это могло сразу насторожить любого эстонского «Степняка». «Что ж это вы, гражданин Степняк, – мог сказать эстонский «Степняк», – не успели приехать, а уже на эмиграцию подаете! А почему вы там не подавали, дома?»

Конечно, можно было «потерять» краснодарский паспорт и оформить в милиции новый. Но и этот путь Степняк забраковал. Во-первых, потому что на дубликате всегда пишут «взамен утерянного», что опять-таки может вызвать подозрения в ОВИРе, а во-вторых, при оформлении паспорта-дубликата милиция обязана послать запрос по прежнему месту прописки – не является ли имярек такой-то беглым преступником и не разыскивает ли его суд или уголовный розыск. А Степняк не хотел, чтобы в Краснодаре знали, где он находится.