Любовник-Фантом

Остается упомянуть, пожалуй, лишь две детали. Кирпичи, что видел я в комнате около гроба, лежали до того, обернутые соломою, в гробу: для веса, дабы пресечь подозрения и кривотолки, какие могли возникнуть в связи с прибытием в замок пустого гроба.

И, во-вторых, гранильщик, осмотрев великолепные бриллианты графини, заявил, что фунтов за пять их, пожалуй, можно продать какой-нибудь актрисе, которой требуются фальшивые драгоценности для роли королевы.

Сама графиня за несколько лет до событий считалась одной из самых способных актрис во второразрядном парижском театрике; там ее и подобрал граф, сделав своею главною сообщницей.

Именно она, искусно изменив внешность, рылась в моих бумагах в карете в тот памятный ночной переезд в Париж. Она же сыграла колдуна на балу в Версале. В отношении меня сия сложная мистификация имела целью поддержать мой интерес к графине, который иначе, как они полагали, мог бы постепенно угаснуть. Однако при помощи того же паланкина предполагалось воздействовать и на жертвы, намеченные уже после меня; о них, впрочем, нет нужды теперь говорить. Появление настоящего мертвеца — добытого с помощью поставщика трупов, что работал на парижских анатомов, — не подвергло мошенников никакому риску, зато добавляло таинственности и подогревало интерес к пророку среди горожан — особенно среди тех простачков, которых он удостоил своею беседою.

Остатки лета и осень я провел в Швейцарии и Италии.

Уж не знаю, умудрил ли меня сей опыт, но был он воистину горек. Жуткое впечатление, произведенное на меня этой историей, во многом имело, разумеется, чисто нервическую природу, однако в потрясенной душе моей зародились и кое-какие более глубокие и серьезные чувства. Они сильнейшим образом повлияли на всю мою последующую жизнь и помогли прийти, хоть и много позднее, к истинному душевному равновесию. Это ли не причина возблагодарить всемилостивейшего Господа нашего за ранний и страшный урок, преподанный мне на пути греха и познания?

Дж. X. Риддел Дом с привидениями в Летчфорде

Глава I Мистер Х. Стаффорд Тревор, барристер, собственной персоной

Никто из тех, кто встречал меня в обществе, не удивится, узнав, что я рискнул предстать перед английской, американской, зарубежной и колониальной публикой в роли сочинителя.

Я из числа тех, о ком пристрастные друзья говорят: «Он может все, стоит ему только захотеть».

Подобное замечание высказывается в адрес множества людей, и остается только сожалеть, что мало кто из них и впрямь захотел что-то сделать.

Не спорю, в моем возрасте поздно менять профессию, однако я не мог не внять настойчивым просьбам ближних внести свой вклад в отечественную словесность.

Притом литература нынче в моде, а я всю жизнь старался от нее не отставать. Я то и дело встречаю молодых людей — особенно молодых женщин, — которые, несмотря на юный возраст, уже успели произвести на свет довольно глупые, пустые, спорные, невразумительные книги, где излагаются новые взгляды на мораль и религию, на Моисея и Екатерину Великую, — и я еще должен быть польщен знакомством с ними.

Скоро, встретив меня, люди будут потом рассказывать своим домашним, что у господина Имярек среди гостей находился писатель Стаффорд Тревор.

Как легко доставить радость ближним! Когда я задумал эту книгу, мне грела сердце мысль о том, какое удовольствие получат мои друзья и враги (если последние у меня есть), как от самого повествования, так и от автора.

Как я уже заметил, мое намерение стать писателем вряд ли кого удивит. Бывало, выслушав одну из лучших моих историй, единственный мой слушатель спрашивал:

— Отчего, мистер Тревор, вы не опишете все эти замечательные приключения в книге?

Если быть честным до конца, то мне пришлось бы сообщить ему, что истории эти произошли не со мной, потому-то я их и не описываю. Но чтобы мой слушатель не усомнился в сказанном, я никогда не заострял внимания на этом вопросе.

Теперь же случилось так, что у меня есть собственная история, которую я готов представить на суд публики.

Помимо других персонажей, мест и вещей в книге рассказывается об уголке под названием Фэри-Уотер и женщине, которую я нежно любил и люблю: о моей кузине, верней, о жене моего кузена Джеффри, который оставил ее вдовой, — о них-то и повествует моя история.

Прежде чем распространяться о Джеффри Треворе, я, разумеется, хотел бы сообщить — а читатель услышать — некоторые сведения о вашем покорном слуге.

Мир нынче обуяло жгучее любопытство ко всему, что имеет отношение к гениям. Не берусь судить, лежит ли в его основе абстрактный интерес или же вера в то, что гениальностью можно заразиться, как оспой, лихорадкой, коклюшем или корью.