Любовник-Фантом

Свои гнусные делишки мошенники обстряпывали весьма умело и скрытно. Все их жертвы сами, подобно мне, послушно плели сеть таинственности, помогая губить себя легко и без особого риска.

Само собою разумеется, было начато расследование и раскопаны несколько могил на Пер-Лашез. Эксгумированные трупы, однако, слишком долго пролежали в земле и совершенно разложились, так что узнать их оказалось весьма непросто; из них опознан был лишь один. В том случае все распоряжения по похоронам отдавал некий Габриель Гаярд, он же оплатил счета и подписал необходимые бумаги. То, что это был именно Гаярд, а не подставное лицо, подтвердил служащий погребальной конторы, который, по случайности, знал его прежде. Ловушка, что подготовлена была и для меня, с Гаярдом сработала вполне успешно. Родственник, для которого заказывалась могила, оказался, конечно, чистейшей выдумкой: Габриэлю Гаярду самому пришлось лечь в гроб, на крышке которого, равно как и на могильной плите над ним, начертано было вымышленное имя. Такое же сомнительное удовольствие умереть под псевдонимом ожидало и меня.

Опознание этого трупа оказалось примечательным. Когда-то, лет за пять до таинственного исчезновения Габриэля Гаярда, лошадь под ним понесла, и он упал с нее весьма неудачно: потерял глаз, несколько зубов и, кроме того, получил перелом правой ноги чуть выше колена. Он старался, насколько возможно, скрывать от окружающих понесенные в результате падения потери, и вот теперь в глазнице скелета красовался вставленный в свое время стеклянный глаз, и его, хоть он и несколько ввалился, без труда узнал изготовивший его «художник».

Еще проще оказалось опознать искусно сработанные вставные зубы, которые самолично подгонял один из лучших парижских дантистов. Благодаря неординарности случая, дантист сохранил слепки с готового изделия, и слепки эти в точности соответствовали золотым коронкам, обнаруженным у черепа во рту. Также и след от перелома над коленом нашелся как раз в том месте, где некогда срослась конечность Габриэля Гаярда.

Полковник, приходившийся ему младшим братом, был просто взбешен исчезновением Габриэля, а еще более — его денежек: он давно уж рассматривал их как причитающийся ему по закону памятный подарок, который ему так или иначе придется принять, когда бы смерть ни избавила любимого брата от тягот жития. Благодаря своей хваленой проницательности, он довольно скоро заподозрил, что граф де Сент Алир и его прекрасная спутница — графиня или кем уж она ему приходится — обобрали его братца; к этому подозрению примешивались и другие, более зловещие догадки, но поначалу то были лишь плоды слепой ярости, которая, как известно, верит во что угодно, не нуждаясь в доводах разума.

В конце концов полковник каким-то образом вышел на верный след. Подлец Планар вовремя почуял, что шайке и ему в том числе угрожает опасность. Тогда он выговорил для себя условия и стал осведомителем. Потому-то Карманьяк появился в Шато де ла Карк в самый решающий момент, когда все уж было готово, чтобы взять сообщников Планара с поличным и выдвинуть против них безупречное обвинение.

Не стану описывать тщание, с которым полиция собирала улики. Упомяну лишь, что в замок привели опытного врача, который, если бы Планар вдруг не пожелал сотрудничать, мог провести необходимое медицинское освидетельствование.

Моя поездка в Париж, как вы уже поняли, оказалась несколько менее приятной, чем я предвкушал. Я сделался главным свидетелем обвинения в этом cause celebre[36] со всеми вытекающими из этого малозавидного положения последствиями. Оказавшись, как выразился мой друг Уистлуик, «на волоске от неминуемой гибели» и чудесным образом спасшись, я простодушно рассчитывал на благосклонный интерес ко мне парижского общества, но, к моему глубокому разочарованию, стал лишь объектом добродушных, но достаточно уничижительных насмешек. Я был balourd, benet, ane[37] и фигурировал даже в газетных карикатурах. Я превратился в своего рода народного героя и, «не в силах счастья перенесть», бежал от него при первой же возможности, даже не успев навестить друга моего, маркиза д'Армонвиля, в его гостеприимном клеронвильском замке.

«Маркиз» вышел из этой истории безнаказанным. Граф, его сообщник, был казнен. Прекрасная Эжени, благодаря смягчающим обстоятельствам, — состоящим, как я уразумел, в ее замечательной наружности, — отделалась шестью годами заключения.

Полковнику Гаярду возвратили часть денег его брата, изъяв их из довольно скромного состояния графа и soi-disant[38] графини. Это обстоятельство, а также казнь самого графа чрезвычайно обрадовали полковника. Нисколько не настаивая на возобновлении нашего поединка, он, напротив, милостиво жал мне руку и уверял, что раны, нанесенные набалдашником моей трости, получены им в честной, хотя и проведенной не по правилам дуэли, и что у него нет причин жаловаться на непорядочность противника.