Он:
Я: «
Он:
Я не стану делать Куперу массаж. Для меня это верный путь к рецидиву.
Он:
Я:
В ответ он прислал мне эмодзи в виде кучки какашек, и я засмеялась.
Я отправила телефон в карман и вернулась в свою студию. Вчера перед работой я установила там полотно, и оно по-прежнему ждало меня на мольберте. Слой белой грунтовки неумолимо взывал ко мне. Но я все откладывала работу. Изначально мне хотелось написать рассвет. Я приготовила все свои теплые цвета – красные, оранжевые и желтые оттенки, – и они все еще ждали меня на комоде. Но, глядя на них, я начинала сомневаться, потому что толкование казалось слишком буквальным. Сейчас я вспомнила, как холодно было тем утром. Как запах сосны покалывал мой нос. Как птицы ждали, пока солнце осветит вершины гор, чтобы завести свои песни. Я помнила это чувство размеренного пробуждения жизни. Пробуждения.
Я достала больше тюбиков краски – серого, черного и серебристого – и начала заполнять пространство снизу. Первыми в ход пошли холодные тона. Я прорисовала пожухлые листья, черные голые деревья и серебристых спящих птиц. Чем выше по полотну я продвигалась, тем ярче становились цвета, и тем больше жизни на нем появлялось. И вот я дошла до верхнего края, где птицы вздымались с зеленых гор и устремлялись в небо, прямо как лучи солнца, а небо на их фоне было ярко-желтым.
* * *
– Вау.
– Я думала, у нас был уговор не подглядывать, пока я рисую. У меня нечаянно может соскользнуть кисть. – В этот раз мне удалось не подпрыгнуть. Едва удалось. Купер обычно был очень тихим наблюдателем, но сейчас не сдержался, когда я отошла от мольберта.
– Прости. Мне следовало это учесть, я же теперь тоже эксперт в рисовании.
– Вот именно. Ты вообще мог бы дорисовать за меня, – поддразнила его я.
– Ну, нет уж. Твоя картина великолепна. Мне очень нравится.
– Тебе нравится все, что я рисую.
– Тоже правда. Но эта работа… другая. Те птицы мертвые? – он имел в виду птиц снизу. – Мрачновато для тебя.
– Они не мертвые. Они спят. А выглядят мертвыми?
– Они выглядят клево. Это ведь рассвет, я прав?
– Я им вдохновлялась.
Я поставила палитру справа на комод, тот самый, полный художественных принадлежностей, и повернулась к Куперу.
– Я думала, ты сразу пойдешь спать, чтобы… – Я остановилась. – Эй, ты весь в краске.
– Знаю! Именно поэтому и решил сначала заглянуть к тебе. Хотел показать, что мы теперь близнецы.
Я улыбнулась и шагнула вперед.
– Не думаю, что на мне когда-либо было столько же краски. Ты что, искупался в ней? – Я оттянула рубашку двумя пальцами. – Коралловый? Ты красил дом коралловым?
– Это не коралловый. Кажется, официальное название – «нежный персик».
Я прикусила губу и отпустила его рубашку. На большом и указательном пальцах осталось немножко нежно-персиковой краски. Я вытерла их о щеку Купера, и он сморщил нос.
– Вообще-то дом смотрится очень даже ничего.
– Угу. Знаешь, я удивлена, что моя мама впустила тебя внутрь в таком виде.
– Твоя мама меня любит.
А вот это была правда.
– К тому же она привыкла к людям, которые ходят по этому дому с ног до головы в краске. – Его палец прошелся по моей ключице, дальше размазывая каплю. – По моим рукам пробежал ток, и я слегка отшатнулась.
– Как ты умудряешься еще и шею вымазать? – спросил он.
– Так же, как и ты.
– Я в последнее время не оставлял у тебя вещей?
– Думаю, твои шорты все еще здесь.
Он развернулся и пошел в мою комнату. Я попыталась стряхнуть мурашки с рук и последовала за ним.
– Почему ты спрашиваешь?
– Потому что я сейчас схожу в душ, а потом ты разомнешь мне шею.
– Ну, нет.
Он зашагал в угол комнаты, где его вещи ждали на спинке кресла. Он поднял шорты, шлепнул меня ими по ноге и устремился к двери в ванную.
– А рубашка? – спросила я.
Он махнул рукой.
– Она все равно грязная.
– Но тебе же нужно надеть что-то. – Я открыла свой шкаф и пробежала глазами по стопке своих вещей. Обнаружив среди них самую большую футболку из имеющихся, я бросила ее Куперу.
Он расправил ее, чтобы рассмотреть.
– Хочешь, чтобы я надел ярко-розовую футболку с пробежки в поддержку больных раком груди?
– Да.
Он пожал плечами.
– Ладно.