Любовь (выдержки из произведений)

Для моих сверстников это были непростые времена. Мы читали «Отчёты Кинси», «Камасутру» и книги североамериканских и европейских феминисток, однако жили в чересчур манерном обществе: было нелегко избегать держащей нас в узде лицемерной морали. В моей жизни порой проскальзывали признаки шизофрении: дома я вела себя, точно гейша, а на людях показывалась настоящей развязной феминисткой. С одной стороны, я ждала мужа, держа в зубах оливку из его мартини, с другой — не упускала ни малейшей возможности, которую предоставляла моя журналистская деятельность, чтобы бросить вызов чилийскому послушанию с оттенком покорности. Например, как-то раз я появилась на телевидении в наряде танцовщицы — почти обнажённая, с торчащими из задницы страусиными перьями и стекляшкой-изумрудом в пупке. Мигель воспринял это с юмором, а вот свёкор со свекровью не общались со мной четыре месяца.

К несчастью, видеозапись этой программы сохранилась и время от времени ещё проскальзывает по телевидению, следовательно, возникает риск, что её увидят и мои внуки. Подобного рода безумие наградило меня дурной репутацией и породило определённые шуточки: поговаривали, что я «без предрассудков», а это серьёзное оскорбление окружавшему меня обществу, гордящемуся этими самыми предрассудками. На самом же деле, я по-прежнему была верной женой, а моя жизнь — открытая книга, доступная к изучению всем желающим.

Флейтист и прочие провинности

Военный переворот 1973 года в Чили положил конец долгоиграющей демократической традиции, и в 1975-м я эмигрировала со своей семьёй, потому что мы больше не могли и не хотели жить под диктатурой Пиночета.

Рассвет сексуальной свободы застиг нас врасплох в Венесуэле, в этой открытой и жаркой стране, резко отличающейся от моей, в которой чувственность выражается прямо — без всяких уловок и эвфемизмов. На пляжах было полно усатых мужчин в чересчур открытых купальных костюмах, созданных лишь для того, чтобы подчеркнуть скрывающееся за ними. Самые красивые женщины мира, выигрывавшие всевозможные международные конкурсы красоты, вызывающе прогуливались походкой от бедра, играя ими тайную музыку. В этой среде я почувствовала себя окончательно свободной — стала обращать внимание на собственное тело и вскоре поняла, что я, оказывается, чувственное существо, которому уже исполнилось тридцать три года.

Здесь мне вовсе не следует останавливаться на деталях этой свободы, потому что в ней нет ничего необычного, что засуживало бы обсуждения. Достаточно сказать, что я кое-чему научилась — приобретённый опыт существенно поможет мне в жизни в целом и в литературе в частности: лишённый эмоциональной связи секс, каким бы интересным он ни был, меня утомляет. Кроме него мне нужны чувство юмора, какой-то разговор, симпатия к человеку и то, чем можно поделиться с партнёром вне кровати с роскошными простынями.

Как-то раз я прочла, что разница между эротизмом и порнографией состоит в том, что в первом используется перо, а во втором — курица. Но для меня отличие между ними в том, что порнография — механическое совокупление, а в эротизме присутствуют чувства и история.

Достоверный факт, что гнёздышко большинства пар распадается потому, что люди больше не ощущают поддержки семьи и общества, благодаря которой твёрдо стояли на ногах; так случилось и с нами — с Мигелем и со мной. Он работал в отдалённой провинции Венесуэлы, а я оставалась с детьми в Каракасе. Вскоре наши дороги стали расходиться. Через два года я случайно встретила некоего аргентинского флейтиста, направлявшегося в Испанию и спасавшегося от очередной диктатуры. Тогда я бросила всё и поехала за ним, точно крысы за Гамельнским крысоловом.

Месяц я жила в Мадриде в своём бурном и страстном романе, закончившемся ливнем слёз, как только я поняла, что нас связывает исключительно постель: это, кстати, предсказывала моя мать, разложив карты Таро. Я вернулась к мужу и детям, намеренная забыть трубадура, исправить свои ошибки, работать, откладывать деньги, сменить свои цыганские юбки на серьёзную одежду и осчастливить Мигеля, вновь принявшего меня с распростёртыми объятиями. Мне это почти удалось. Последующие девять лет мы вместе пытались спасти наши отношения, но они, став подобием разбитого стекла, крайне трудно поддавались восстановлению.