«Все это» было любимым выражением леди Монтдор. Оно не означало всю эту красоту, этот чудесный и сказочный дом, от которого в разные стороны расходились четыре широких аллеи, вокруг которого на четырех искусственных склонах размещались упорядоченные купы деревьев, из окон которого открывался вид на луга и небеса; или радость от сокровищ, которыми он был наполнен. Она не была эстетически одарена, художественного вкуса у нее было не больше, чем у биржевого маклера. Она разбила для себя небольшой сад в парке по образцу оформления, которое увидела на цветочном шоу в Челси, где розовые кусты, бордюры из незабудок и кипарисы окружали мраморный бюст в итальянском стиле, и где она часто наблюдала закат. «Это так красиво, что мне хочется плакать», — заявляла она. Она в полной мере обладала сентиментальностью своего поколения, и эта сентиментальность словно зеленый мох покрывала твердокаменную сущность ее души, помогая скрыть ее, если не от других, то, во всяком случае, от себя самой. Она была убеждена, что является женщиной глубоко чувствующей.
«Все это» в ее устах означало положение в обществе в союзе с такими солидными активами, как обширные акры земли, угольные шахты, недвижимость, драгоценные камни, серебро, картины, и прочая собственность того же рода. К счастью, лорд Монтдор владел почти невероятным количеством подобных вещей.
— Не хочу сказать, что я ожидала от бедной Линды блестящего брака, — продолжала она. — Сэди замечательная женщина, конечно, я очень привязана к ней, но, боюсь, она имеет мало понятия о воспитании девочек.
Тем не менее, все дочери тети Сэди были нарасхват и выскакивали замуж, стоило им только высунуть нос из классной. И этот факт беспокоил леди Монтдор, словно заноза, особенно сейчас, когда ее ум был всецело занят брачными планами.
Отношения между Хэмптоном и Алконли строились следующим образом. Леди Монтдор питала противоречивые чувства к тете Сэди, разрываясь между любовью и восхищением цельностью ее натуры, которую она не могла не признать, и раздражением от тетиной непрактичности, которую считала неуместной в ее положении; она не выносила дядю Мэтью и считала его сумасшедшим. Дядя Мэтью со своей стороны признавал лорда Монтдора единственным человеком, на которого он готов был глядеть снизу вверх, и ненавидел леди Монтдор до такой степени, что, по его словам, готов был придушить ее. Теперь, когда лорд Монтдор вернулся из Индии, дядя Мэтью постоянно виделся с ним в Палате лордов и на заседаниях различных организаций округа. Придя домой, он цитировал его наиболее банальные замечания, словно это были откровения пророка. «Монтдор сказал мне… Монтдор говорит…». Бесполезно было спорить с ним, все, что говорил Монтдор, являлось истиной в последней инстанции в глазах моего дяди. «Монтдор замечательный парень. Не могу понять, как мы обходились без него в этой стране все эти годы. Страшно подумать, сколько лет он угробил впустую в индийских болотах, когда он так был нужен здесь». Он даже отменил правило не посещать чужие дома в пользу Хэмптона. «Если Монтдор просит нас, я думаю, мы должны поехать». «Вообще-то это Соня нас пригласила», — исправляла его тетя Сэди насмешливо. «А, эта старая волчица. Не знаю, что она сотворила с бедным Монтдором, чтобы женить на себе. Я полагаю, он никогда бы этого не сделал, если бы догадывался, какая она ядовитая змея». «Дорогой…» «Совершенно ядовитая, но, если Монтдор просит, надо ехать».
Что касается тети Сэди, то она всегда была немного рассеянная, словно парила в облаках, и я никогда не могла понять, что она думает об окружающих людях. Все же я уверена, что она скорее получала удовольствие от общества леди Монтдор в малых дозах. Она никогда не разделяла чувств моего дяди к лорду Монтдору, в ее голосе было нечто уничижительное, когда она упоминала о нем. «Что-то глупое есть в его взгляде», — говорила она, но никогда в присутствии дяди Мэтью, потому что это могло ужасно ранить его.
— Итак, Луиза и бедняжка Линда пристроены, — леди Монтдор решила идти дальше. — Теперь твоя очередь, Фанни.
— О, нет, — сказала я, — никто никогда не женится на мне.
В самом деле, я не могла себе представить, что найдется такой мужчина, настолько я казалась себе непривлекательной по сравнению с другими девушками, которых я знала. Я ненавидела свои круглые розовые щеки и жесткие черные кудряшки, которые никогда не превратятся в шелковистые локоны, сколько их не разглаживай щеткой, но будут торчать во все стороны, как вереск.