Любовь в холодном климате

Я знала от Дэви («О, какая удача! – говаривала Линда. – Дэви такой старый сплетник, что бы мы делали, бедные простаки, если бы не он!»), что леди Патриция любила Малыша несколько лет, прежде чем он наконец к ней посватался, и уже совсем потеряла надежду. И каким же скоротечным оказалось ее счастье: не прошло и полугода, как она застала его в постели с посудомойкой.

– Малыш никогда не охотился на крупную дичь, – слышала я однажды от миссис Чэддсли-Корбетт, – ему всегда нравилось стрелять только по кроликам, а сейчас, конечно, он стал посмешищем.

Должно быть, это омерзительно, быть замужем за посмешищем.

Потом леди Патриция спросила тетю Сэди:

– Когда вы впервые пришли сюда на бал?

– Это было, вероятно, в тот год, когда я стала выезжать, в девятьсот шестом. Хорошо помню свое волнение, оттого что увидела во плоти короля Эдуарда и услышала его громкий иностранный смех.

– Двадцать четыре года назад, подумать только! – вздохнула леди Патриция. – Как раз перед тем, как мы с Малышом поженились. Вы помните, как во время войны люди говорили, что нам больше никогда не увидеть таких вещей, однако же посмотрите! Только посмотрите на ювелирные украшения!

Вскоре в поле зрения появилась леди Монтдор, и леди Патриция заметила:

– Вы знаете, Соня просто феноменальна. Я уверена, сейчас она лучше выглядит и одета лучше, чем когда-либо в своей жизни.

Это была одна из тех столь типичных для людей средних лет ремарок, которые я раньше находила непостижимыми. Мне казалось, что леди Монтдор вряд ли можно описать как привлекательную или хорошо одетую; она была старой, и этим все сказано. Впрочем, никто не мог отрицать, что в таких случаях, как этот, она впечатляла. Усыпанная прекрасными крупными бриллиантами. Тиара, ожерелье, серьги, огромный крест на груди, браслеты от запястий до локтей поверх замшевых перчаток и броши повсюду, где для них находилось место. Украшенная великолепными драгоценностями, окруженная внешними признаками «всего этого», всем своим видом выражая превосходство, которое она так глубоко в себе чувствовала, Соня была, словно тореадор на арене, идол на капище, движущая сила действа.

Дядя Мэттью, улизнув от жены посла с глубоким поклоном, выражающим искреннее отвращение, вернулся к семейной компании.

– Старая каннибальша, – ворчал он. – Опять требовала fleisch[42]. Еще и часа не прошло, как она проглотила обед… Я притворился, что не слышу – ни за что не стану потакать пожилой людоедке! В конце концов, кто выиграл войну? И ради чего, хотел бы я знать? Заботящийся об общественных интересах чудесный Монтдор мирится со всей этой иностранной швалью в своем доме – будь я проклят, если стану это делать! А посмотрите вон на того мошенника! – Он сверкнул глазами в сторону «сэра» с синим подбородком, который под руку с Полли направлялся в комнату, где подавали ужин.

– Да полно тебе, Мэттью, – сказал Дэви, – ты же знаешь, сербы были нашими союзниками.

– Союзники! – проворчал дядя Мэттью, скрежеща зубами. Это слово было для него, как красная тряпка для быка, и гадкий Дэви, зная это, размахивал тряпкой для потехи. – Так, значит, это серб? Ну, не мешало бы ему побриться. Свиньи все до единого. Конечно, Монтдор приглашает их только ради блага страны. Я искренне восхищаюсь этим парнем, он думает только о своем долге – вот пример для каждого!

Проблеск веселья озарил грустное лицо леди Патриции. Она была не лишена чувства юмора и являлась одной из немногих людей, которые нравились дяде Мэттью, хотя он не мог заставить себя быть учтивым с Малышом и яростно таращился в пространство всякий раз, когда тот проходил мимо нашей маленькой колонии, что проделывал довольно часто, сопровождая старых леди королевской крови в столовую. Среди многих его проступков в глазах дяди Мэттью главным был тот, что, будучи на войне адъютантом генерала, Малыш был однажды застукан за рисованием наброска шато в тылу врага. Совершенно ясно, что не все в порядке с человеком, который тратит время на рисование набросков или вообще берет на себя обязанности адъютанта, когда мог бы с утра до ночи душить чужеземцев.

– Не мужчина, а горничная при даме, – бурчал дядя Мэттью всякий раз, как упоминалось имя Малыша. – Не выношу паразита. Тоже мне, Малыш! Дугдейл! Что все это значит? Во времена Старого лорда в Силкине жили некие весьма уважаемые люди по фамилии Блад. Майор и миссис Блад!

Старым лордом был отец лорда Монтдора. Джесси однажды спросила, вытаращив глаза: «А он всегда был старым?» – на что тетя Сэди заметила, что люди не остаются в одном возрасте всю жизнь и он, без сомнения, в свое время был молодым, точно так же, как однажды сама Джесси тоже станет старой, хотя, быть может, этого и не ожидает.