Любовь, только любовь

Стол был накрыт к обеду в большом зале на втором этаже у не зажженного камина. Войдя, Катрин увидела Мари де Шандивер, сидящую на своем обычном месте, а в амбразуре окна — ее мужа, тихо беседующего с Гарэном де Брази.

Вот уже во второй раз она встречалась с государственным казначеем под крышей особняка Шандивер, но сейчас она растерялась, заметив, что его единственный глаз оценивающе рассматривает ее. Навестив особняк на улице Тотпур в тот вечер, когда туда прибыла Катрин, он казался слишком озабоченным, чтобы обратить на нее внимание. Он произнес тогда несколько незначительных слов, таких банальных, что Катрин даже не могла их вспомнить, и провел почти весь вечер, споря с Гийомом де Шандивером, предоставив свою будущую жену ее собственным мыслям и добродушным заботам Мари. Катрин была благодарна за такое равнодушие, так как это развеяло те томительные сомнения, которые она имела на его счет.

Предположив, что и в этот вечер все будет так же, она пересекла комнату, чтобы пожелать им доброго вечера. Увидев, что она подходит, они перестали разговаривать и встали. Опущенные глаза не позволили Катрин увидеть появившееся на их лицах восхищенное удивление, которое Гарэн выразил весьма поэтично:

— Вы краше майской утренней зари.

Вы отрада для глаз, дорогая!

Говоря это, он склонился в низком поклоне, приложив руку к сердцу в ответ на реверанс девушки. Шандивер тоже поклонился. На его лице, напоминающем хорька, заиграла довольная улыбка. Девушка такой исключительной красоты сможет надолго завладеть непостоянным сердцем Филиппа Доброго, и Шандивер предвидел многие почести и выгоды в знак признательности его услуг. Он едва не потер от удовольствия руки…

Легким движением руки Гарэн позвал слугу, который сопровождал его и стоял теперь, ожидая в углу, все еще держа небольшой, обитый пурпурным бархатом ларец. Казначей открыл его. Казалось, весь свет от высоких, торшеров из кованого железа сконцентрировался на содержимом ларца. Длинными ловкими пальцами Гарэн вынул тяжелое великолепное золотое ожерелье, массивное и длинное, как цепь рыцарского ордена. Звенья в форме цветков и листьев были усыпаны огромными фиолетовыми аметистами редкого великолепия и чистоты и безупречным восточным жемчугом. За первым всеобщим восклицанием восторга, сопровождавшим появление этого чуда, последовало второе, при виде пары таких же сережек.

— Я обожаю этот фиолетовый цвет — цвет ваших глаз, Катрин, — заметил он своим замедленным, тяжеловесным тоном. — Он подходит к вашим золотистым волосам и белой коже. Поэтому я заказал в Анжере это ожерелье для вас. Камни прибыли с далекой горной гряды — Уральских гор на границе Азии. Удачное завершение этого ожерелья потребовало незаурядного мужества и самоотверженности многих людей, которые никогда не знали, что такое страх, и я бы хотел видеть, что вы носите его с удовольствием… так как аметист-это камень добродетельности… и целомудрия.

Когда он вложил ожерелье в трясущиеся руки Катрин, она зарумянилась.

— Я стану носить его с удовольствием, потому что это ваш подарок, мессир, — сказала она таким слабым голосом, что не каждый его расслышал. — Хотите застегнуть его у меня на шее?

Было что-то комичное в испуганном отрицательном жесте казначея, но это спасло близкую к обмороку Катрин.

— Носить с этим розовым платьем? Что за мысль, моя дорогая! Я позабочусь, чтобы вам сшили платье, которое как можно лучше оттенит эти аметисты. А теперь дайте мне вашу руку.

Со дна ларца Гарэн достал витое колечко из золота, которое и надел на палец девушки..

— Это, — сказал он важно, — в ознаменование нашей помолвки. Монсеньор приказал, чтобы мы поженились на Рождество, как только закончится траур при дворе. Он надеется сам присутствовать на церемонии, это великая честь для нас. Может быть, он будет даже свидетелем. А сейчас примите мою руку и пойдемте к столу.

Катрин покорно позволила препроводить себя. Она все еще чувствовала смущение, но недавняя слабость прошла. Гарэн умел так повернуть дела и события, что они теряли свою пугающую таинственность. Чувствовалось, что для этого богатого и властного человека все было легко. Все упрощалось еще тем, что в его словах и поступках не было ни на йоту чувства. Дарил ли он драгоценности на огромную сумму, надевал ли на палец кольцо, которое должно связать их на всю жизнь, тон его голоса оставался неизменным. Его рука была тверда, его глаз оставался холодным и прозрачным. Занимая место за столом рядом с ним, где они должны были делить одну серебряную тарелку4, Катрин невольно задала себе вопрос, на что может походить жизнь такого человека.