Любовь, только любовь

— Ради Бога, мессир. Что я вам сделала, чтобы так со мной обращаться? Неужели вы не понимаете?..

— Что сделала?. — язвительно сказал Арно. — Да то, что ты с радостью забралась в мою постель всего через несколько часов, как вылезла из герцогской! Кто знает, может, ты выполняла его приказ? Быть может, и западня, и это театральное спасение прошлой ночью все это лишь часть коварного плана. И твоя роль — узнать, когда я разомлею в твоих объятиях, о цели моей поездки. Поздравляю! Я вынужден признать, что ты едва не преуспела. Даю слово, на какой-то миг я потерял разум! Вероятно, это из-за того, что я не так часто встречал таких привлекательных шлюх, как ты. Теперь уходи отсюда! Я сказал, что не хочу иметь с тобой ничего общего…

Вне себя от гнева, забыв о страсти, которую пробудил в ней рыцарь, Катрин, сжав кулаки, гордо подошла к постели.

— Я не уйду до тех пор, пока вы не выслушаете меня… и не извинитесь передо мной!

— Извиниться? Перед шлюхой?

Он выплюнул это слово ей в лицо. От его жестоких слов Катрин отшатнулась, будто от удара, закрыв лицо руками. Смелость и гнев покинули ее. Нежный роман обернулся нелепым и унизительным фарсом. Спорить было бессмысленно, так как Арно от ярости ослеп и оглох. Она повернулась и, безвольно опустив руки, пошла к двери. Катрин уже почти открыла дверь, как внезапно проснувшаяся в ней гордость заставила ее обернуться. Надменно откинув прелестную головку с великолепной гривой волос, образовавших вокруг ее лица ослепительный ореол, она устремила презрительный взгляд на молодого человека. Тот лежал, опершись на локоть и опустив голову. Несмотря на нелепый белый тюрбан, несколько сбившийся на сторону в результате недавних событий и смягчавший гневное выражение его лица, он походил на готовящегося к прыжку дикого зверя.

— Когда-нибудь, — холодно произнесла Катрин, — вы встанете передо мной на колени и будете просить прощения за свои слова, Арно де Монсальви, сеньор де ла Шатэньери. Но вы не добьетесь от меня ни прощения, ни жалости. Ваш брат был добрым и кротким, и я любила его. Прощайте…

Она уже покидала комнату, как вдруг покачнулась от сильного удара и едва успела, чтобы не упасть, опереться о стену. Большая подушка, пущенная умелой рукой, угодила ей в спину. Чтобы утихомирить Арно, когда он впадал в ярость, требовалось нечто большее, чем женское чувство собственного достоинства. Пораженная, Катрин обернулась, чтобы взглянуть на него. Он сидел на кровати, заливаясь смехом, и глядел на нее полными злобы глазами.

— В следующий раз, когда ты, тварь, посмеешь говорить о моем брате, я задушу тебя собственными руками, — сказал он, протянув к ней большие-смуглые руки. — Благодари Господа, что я не могу подняться. Имя Монсальви не должно оскверняться устами, подобными твоим и женщинами такого сорта…

Он продолжал бы и дальше, если бы его разгневанная речь не была прервана. Катрин подбежала к постели и наотмашь ударила его по лицу. От этого удара повязка сбилась и рана на виске снова открылась. Тонкая струйка крови побежала по обросшей щетиной щеке. Вне себя от ярости и негодования, Катрин, забыв о том, что он ранен, ударила его изо всей силы. Вид струящейся крови успокоил, но не вызвал в ней ни угрызения совести, ни сожаления. Он оскорбил ее, а она и так была к нему слишком терпелива. Она почувствовала смутную радость от того, что причинила ему боль. Она даже желала бы, чтобы эта боль была еще сильней. Ей хотелось наброситься на него, терзать зубами и ногтями, выцарапать эти наглые глаза, в которых презрение сменилось удивлением. Арно инстинктивно прикрыл зардевшуюся щеку рукой. Судя по всему, такое случилось с ним впервые, и он не знал, как себя вести. Пощечина заставила его замолкнуть, и Катрин, поняв это, удовлетворенно посмотрела на него.

— Теперь, — ласково сказал она, — вы запомните меня лучше, мессир…

Сделав реверанс, Катрин с величием оскорбленной королевы удалилась из комнаты, оставив рыцаря предаваться раздумьям. Но силы ее были на исходе. Как только дверь за ней закрылась, она прислонилась к стене, пытаясь немного успокоиться. Она могла слышать, как по ту сторону толстой деревянной двери Арно разразился проклятьями, но это ее не волновало. Что теперь значила для нее эта ярость? Важно было только то, что он нанес ей жесточайшую рану, такую, что ей хотелось кричать от боли. То, что произошло между ними, было непоправимо. Любовь уже никогда не сможет снова свести их вместе. Им было суждено ненавидеть друг друга вечно, и все — из-за недоразумения, объяснить которое Катрин никогда не позволила бы гордость. Он отказался выслушать и, значит, никогда не узнает правды. Но даже если бы он и выслушал ее, все равно его сословная гордость заставила бы посчитать это все выдумкой девушки.