Любовь слепа

Чарльз Ланглей, обернувшись назад, заметил прекрасное бледное лицо и огромные нежные глаза. Он указал на нее Губерту.

— Посмотри на это божественное создание, к которому мы подходим, — сказал он. — Боже, что за кожа! Клянусь, если то, что мы видим, так белоснежно, каково должно быть все остальное!

Лорд Сент-Остель взглянул в окно, они как раз поравнялись с ним, и затем с чувством внезапно пробудившейся ярости коротко бросил:

— Это моя жена…

Чарльз Ланглей торопливо извинился, он жаждал быть ей представленным. Губерт исполнил это и поздоровался со своей теткой. У него было достаточно времени, чтобы заметить, что на голове Ванессы — бриллиантовая корона, которой он никогда не видел, и ожерелье великолепнее тех, которые он знал. Она не надела ни одной из его фамильных драгоценностей, и все же ее сверкающие украшения указывали на тонкий вкус. Сардонический огонек зажегся в глазах Губерта. «Мистер Леви поддерживает достоинство графини», — с горечью подумал он, и затем обратил внимание на восхищение своего друга Чарльза: самый вид его спины, склонившейся перед окном, выражал преклонение перед очарованием этой женщины. Губерт задрожал от злости — он мог бы ударить своего старого товарища!

И внезапно увидел Ванессу другими глазами. Действительно, она была царственно хороша и имела необыкновенно благородный вид. Гораздо более аристократический вид, чем остальные женщины в этом ряду автомобилей. Это его рассердило. В его памяти снова воскресли вещи, которые ему почти удалось забыть…

Может быть, сознание великолепия своего наряда придало Ванессе некоторую храбрость или, возможно, это сделали взгляды Чарльза Ланглея — во всяком случае, когда Губерт оттеснил своего приятеля и занял его место, она в первый раз за всю их совместную жизнь без страха встретила его взгляд.

— Вы шикарны, — сказал он.

Это необдуманное выражение уязвило ее. Чтобы угодить отцу, она надела все свои драгоценности. Не находил ли муж ее излишне разодетой? Она вспыхнула.

Чарльз Ланглей перешел на другую сторону кареты и разговаривал с леди Гармпшир, так что Губерт и Ванесса оказались наедине.

— Не надето ли на мне слишком много драгоценностей? — ее голос дрогнул. — Я думала, что для двора…

— Они великолепны, — он улыбнулся слегка насмешливо, — но графини Сент-Остель надевают обычно фамильные драгоценности.

— Я не хотела их трогать, ведь вы мне об этом ничего не сказали.

— Большая оплошность с моей стороны. Я знал, что у вас ключи от сейфа, но, во всяком случае, ваш отец доблестно выручил вас.

Было ли это сказано саркастически? Ванесса почувствовала, что оживление и храбрость покидают ее, но шевельнувшееся чувство злости придало ей силы возразить:

— Не правда ли, как удачно это вышло?

Губерт был удивлен. Она до сих пор не обнаруживала ни малейших признаков остроумия. Он только взглянул на нее, но его глаза сказали ей многое. Казалось, они выразили презрение и какое-то особенное, непонятное ей чувство. Что это значило?

Ванесса не имела представления о том, что ее муж и его родственники могли считать неподходящим его брак с дочерью еврея и банкира. Она была воспитана в уверенности, что тоже принадлежит к знати, как дочь своей матери, синьоры из гордого дома Монтаньяни. Она не задумывалась над значением отцовской стороны в ее происхождении, но если бы это и сделала — было нечто в ее характере, что заставило бы ее и здесь найти достаточно знатности. Отец вел свой род на протяжении столетий из Португалии, откуда вышли представители его расы; он был банкир, о ростовщичестве она ничего не знала. Все уважали ее отца. Он был самым умным и самым милым из людей. Откуда в таком случае презрительный взгляд Губерта?

В эту минуту весь ряд автомобилей тронулся по направлению к дворцу. Подняв шляпу, лорд Сент-Остель поклонился своей жене и, бросив веселое замечание тетке, отошел и присоединился к Чарльзу Ланглею.

Чувство беспокойства не покидало его все время, пока он переодевался к обеду, и после, когда он отправился на Белджирев-сквер в дом своей тетки, чтобы дождаться там их возвращения из дворца. Он не хотел сознаться самому себе в том, что ему любопытно увидеть Ванессу без горностаевого манто и при лучшем освещении.

Никто в толпе не заметил фигуры Оскара Изаксона, смотревшего полными ненависти и страсти глазами на дочь своего патрона в чудесном наряде.