— Совсем не поиграть, — говорю я, понимая, насколько фальшиво звучу, почти отчаянно пытаясь казаться радостнее, выпустить напряжение этого ужасного, сложного дня. — Хотя можно поиграть в…
— Мэг, — перебивает Рид. — У тебя все хорошо?
Я беру соломинку в рот и выпиваю немного этой мангово-банановой сладости, чтобы потянуть время. Глотаю, улыбаюсь и о, нет. Киваю.
— Абсолютно.
— Ты какая-то… — он замолкает, кряхтит. — Другая. Как будто… напряженная.
Напиток холодный, но щеки у меня горят. Пробегаю по фразам, которые произнесла за последние полтора часа: приятная ночь, наматывающий вокруг нас круги парень на моноцикле, мое любопытство в отношении игры в фрисби. Я уже должна понимать, что не могу ничего утаить от Рида. Если он видит или слышит что-то подозрительное, он спрашивает об этом.
Я пожимаю плечами.
— Не лучший день на работе, вот и все.
— Не получилось что-то нарисовать? — Его вопрос, его внимательность лишь напоминает о том, насколько ближе мы стали друг другу за последнюю неделю, как тесно мы общались.
— С ними все хорошо. Просто… клиент трудный. Ничего необычного.
— В каком смысле трудный?
Чувствую себя в ловушке. Не хочется выдать Ларк, нарушить конфиденциальность, за которую она так переживает. Так что я говорю все как есть.
— Он грубо себя ведет, — признаюсь я, смотря немного вверх, на окружающее нас отсутствие знаков.
Рид перестает шагать и замирает на месте.
— Грубо в каком смысле?
Прямо сейчас Рид выглядит так же, как при нашей встрече в магазине пару месяцев назад. Холодный, решительный, нетерпеливый. Ищет ответы. А я что могу ему рассказать — что была дома у клиента и обсуждала их брак? Что ее жизнь хуже того, о чем я предупредила Рида? Он с радостью все вспомнит.
Это не ловушка, это хуже — словно ходить по минному полю, с каждым шагом ожидая взрыва.
— Ну, во-первых, он носит кожаные браслеты, — пытаюсь я отшутиться.
Рид смотрит на меня, моргая.
— Что, прости?
Я вздыхаю.
— Забудь, это долгая история.
— Мэг, — в его устах этот слог прозвучал короче, чем обычно. — Просто пост… — Он прерывается и раздраженно качает головой, совершенно явно не в себе. — Он был груб с тобой?
Ой.
Так он… волнуется за меня? Я не хочу, чтобы он поехал в Ред-Хук вмазать Кэмерону, однако не против включить это в растущий список моих фантазий о Риде. «Увы», шейные платки и дуэль на рассвете.
— Он был груб со своей женой. У меня на глазах. Не самая веселая вещь быть в такой обстановке.
Надо попросить Лашель нарисовать мне сертификат за победу в номинации «Преуменьшение года». Оно того стоит, если Рид успокоится. Он коротко кивает в знак продолжить прогулку, и кажется, он и правда успокоился. Вдруг он спрашивает:
— И что же ты сделала?
— Ничего, — вру я. — Я вежливо попрощалась и ушла. Он просто урод, и она наверняка в курсе этого, но это не мое дело.
— Ясно, — говорит Рид, и уже в этих двух слогах слышится холод и недоброта. — Полагаю, ты всегда можешь зашифровать это в буквах.
Все — Рид, парк, мое сердце — все замерло. Смузи у меня в животе — вряд ли, но лучше бы тоже замерло.
Вот она — та ссора, которой я опасалась. Которой по глупости надеялась избежать, тем более после его прекрасного тихого: «Особенно я».
И обязательно именно сегодня.
Рид проводит рукой по волосам.
— Забудь, что я это сказал.
Несколько секунд я лишь смотрю на него. В шоке, удивлении, обиде.
А потом я вдруг очень сильно злюсь. Это я мина, старая, но взрывоопасная, и на меня сейчас очень явно наступили. «Почему ты не можешь просто оставить это в покое?» — думаю я уже второй раз за сегодня, но в этот раз мое негодование направлено на человека передо мной. На того, с кем нельзя просто обойти тему. Из-за которого я раскрепостилась и ввязалась в эту неприятность.
— Просто забыть?
— Да, — отвечает он, будто это вполне разумная просьба.
— Так вот что ты сейчас говоришь? Это так ты проявляешь свою… дружбу? Ждешь момента напомнить мне об этом?
— Нет, неправда. Я не держу на тебя зла. Ты… просто у меня был не самый простой день.
— А я тут при чем?
— Ни при чем. — Он вздыхает. — Просто… иногда мне кажется, что все здесь говорят не то, что думают.
— Здесь?
— Здесь, — повторяет он, обводя воздух рукой со стаканчиком. — В этом городе.
Мне снова больно. Спрятанные буквы, ненависть к городу. Вот что я должна была оставить в покое несколько недель назад. Не надо было воспринимать ту карточку как знак. За все наши прогулки между нами ничего, ничего не изменилось.
— Город здесь ни при чем, — говорю я незнакомым резким голосом.
Он открывает рот, чтобы ответить, но я не даю.
— Думаешь, ты знаешь этот город? Думаешь, что Нью-Йорк — это толпа людей с
Он смотрит на меня, стиснув челюсть.