Ник видит, что у меня, в общем-то, нет как такового ланча, и дает мне половину своего сэндвича. Он говорит с набитым ртом:
— Так к чему вся эта твоя злость?
Я перевожу взгляд на него.
— А какого хрена радоваться?
Ник ухмыляется.
— Верно сказано. — Его выражение лица становится серьезным. — Ты прошел через дерьмо?
Я не отвечаю, просто какое-то время смотрю на него, откусывая сэндвич. Он кивает и тихо говорит:
— Да, я тоже.
Мы не разговариваем оставшуюся часть ланча. Он доедает свой сэндвич и встает.
— Забегай ко мне завтра после школы. У меня есть кое-что, что, возможно, ты хотел бы увидеть.
Он уходит прочь, а я ничего не могу с собой поделать, мне интересно, на самом ли деле у меня только что появился друг.
***
Я пялюсь во все глаза на предмет в моих руках с абсолютным благоговением.
Ник говорит, улыбаясь:
— Тебе нравится, не так ли? Папа дал мне его в прошлом году. Его привезли из России.
Это пистолет 45 калибра. Я поднимаю его и прицеливаюсь из окна. Ник выхватывает его из моих рук, размахивая пистолетом в воздухе, и говорит:
— Мой отец говорит — никогда не целься в то, что не собираешься убить.
Интерес узнать берет верх, и я спрашиваю:
— Ты когда-нибудь его использовал?
Ник кивает, а затем передает мне сумку. Я беру ее, но не открываю. Она мягкая. Полагаю, что это одежда.
— Если что-то не подойдет, просто выбрось.
Я задаюсь вопросом, почему этот парень поддерживает меня.
Учитывая то, насколько я сомневающийся, что-то подсказывает мне, что нужно разведать, к чему все это.
***
Я не знаю, почему так нервничаю, но не могу прекратить смотреть на отца Ника. Думаю, я совершил промах.
Самое странное, что Илья (странное имя) так же пристально смотрит на меня. Такое впечатление, будто он может посмотреть, что у меня внутри. Видеть, через что я прошел. Мое сердце бьется чаще, когда я сижу за обеденным столом между Ником и его братом Максом. Макс нормальный. Он надоедливый, но во многом он, как Ник. Они действительно не имеют ни малейшего понятия о том, откуда я.
Я окружен громкой, счастливой семьей. И это отстойно. Это напоминает мне о том, чего у меня нет.
Мама Ника смотрит на меня грустными глазами, и мне хочется уйти. Я не хочу быть объектом благотворительности.
— Спасибо вам за ужин, но мне нужно идти домой. — Я встаю, чтобы уходить.
Никто не говорит и слова. Я могу видеть, что мама Ника разочарована. Илья встает и с сильным акцентом говорит:
— Пойдем. Я провожу тебя.
Продолжая держать голову опущенной, я никому не говорю «доброй ночи». Илья кладет руку мне на плечо, и мне хочется расплакаться. Когда он закрывает за нами парадные двери, то указывает мне на верхнюю ступеньку, и я сажусь. Он говорит:
— Если тебе когда-либо понадобится помощь, сынок, вообще любая помощь, ты звонишь Никки, и он говорит мне. А я позабочусь об этом.
Ошеломленный, я смотрю на него, и он заявляет:
— Синяки на твоей руке выглядят, как отметины от руки взрослого мужчины. — Откидываясь назад, он шепчет: — Ни один мужчина не должен поднимать руку на ребенка. Дети невинны. Они заслуживают лучшего. Если ты когда-либо почувствуешь себя не в безопасности — приходи сюда. Если я узнаю от Никки, что ты пришел в школу синяками, я сам пойду проведать твоих родителей, и я не обещаю, что буду милым с ними.
Я хочу спросить, почему он мне это предлагает, но передумываю. Постель в безопасном, теплом доме и еда, я бы был глупцом, если бы это упустил. Я говорю себе, что это никак не связано с тем фактом, что мне нравятся Ник и Макс. Смотря на их отца, я киваю в знак согласия. Он по-отцовски хлопает меня по плечу, и я встаю, чтобы уйти.
Уходя от Ильи, я поворачиваюсь на полпути на подъездной дорожке и говорю ему:
— Я ненавижу его. Я бы хотел, чтобы он умер. А в некоторые ночи, мне бы и самому хотелось умереть.
Лицо Ильи становится мягче. Я не жду ответа.
Я иду домой, какой бы ад меня там не ожидал.
***
Я пакую все, что могу вместить в спортивную сумку.
Из кассетного магнитофона доносится песня Cannibal Corpse — Hammer Smashed Face (прим. ред. Можно перевести как «Разбиваю лицо вдрызг»), и я представляю, как делаю каждую вещь из этой песни со своим отцом.
Я спал у Ника дома. Много раз. По правде говоря, я больше не хочу находиться у себя даже для того, чтобы защищать свою мать, поэтому я пакую вещи и прямо сейчас ухожу. На прошлой неделе я пришел довольно поздно, и когда Сесилия, мама Ника, увидела мое лицо в кровоподтеках, она расплакалась и крепко обняла меня. Было приятно иметь кого-то, кому ты небезразличен. Илья отвел меня в сторонку и приказал.
— Ты соберешь те вещи, которые сможешь, и вернешься сюда. Я не отошлю тебя назад туда — на верную смерть.
Я хотел поспорить и сказал, что мой отец бы не позволил этому случиться, но он сказал.
— Оставь его на меня.