Любовь моя

– Невероятно, непостижимо! Просто прелесть. Поглядите, какая недотрога. Ты ли это? – воскликнула в полном восторге Инна. – Заводишься, куксишься как маленькая.

– Несет тебя… Опять все переиначила. Насмешничаешь, издеваешься, неистовствуешь. – Аня страдальчески скривилась. – Да, я слишком эмоциональная, даже нервная. Да, я говорю элементарные вещи, потому что о них часто забывают. Вот ты, наверное, думаешь: какое право имеет Рита писать о грустном, если детдомовцев у нас меньше одного процента от общего числа населения, о пьяницах, если их не пятьдесят процентов или о сплетниках, портящих жизнь не одной сотне тысяч людей? Еще о безразличии, о безответственности… Мол, кому нужны непреложные, примитивные истины?

Ты настаиваешь на том, чтобы писали о великих личностях, гордились ими, подхлестывали самолюбие? Я не против, такие примеры нужны, но я хочу, чтобы создавали интересные позитивные фильмы о современных людях, живущих в коммунальных квартирах или съемных углах, о тех, которые, получая гроши, умудряются преданно и творчески служить отечеству, любить, растить прекрасных детей. Вот это были бы настоящие народные герои!

– Герои капиталистического труда?!

– Инна, перестань бессовестно изводить Аню, – сдержанно попросила Жанна. – Вцепилась мертвой хваткой. Зверей тоже любят, но воспитывают, в основном, методом… кнута и голода. Получила от меня «мастер-класс»? Ты такой же педагог, как я Папа Римский. Помолчи, иначе я выскажу всё, что о тебе думаю.

– Ой, напугала! Трясусь от страха!

– Анечка, успокойся. Выговорилась? Вот и хорошо. Ты, как всегда, права относительно того, что касается воспитания. Ты ас в этой области.

– Простите, нервы, – искренне и благодарно просияв, прошептала Аня в ответ на защиту коллеги.

– У нас мораторий на смертную казнь, – отшутилась Инна, предваряя и отменяя этим нещадную критику и возможные дальнейшие выпады и угрозы Жанны в свой адрес.

«Когда Инна заводится, проще с постным выражением лица не замечать ее шпилек или рассмеяться с ней за компанию. Но Ане с ее нервами это не по силам», – решила Лена и снова осторожно коснулась руки подруги.

7

– Я добросовестно старалась заснуть. Не вышло, – подала голос Жанна. – Аня, добавлю к твоему предыдущему заявлению: «Писателю надо бы еще отражать расклад мнений в обществе по разным вопросам. Допустим, писать про изживший себя комсомол, о его чиновниках, этих «откормленных бонз-пионеров лет сорока», про поиски чего-то на их замену. Или о том, что без героев, борющихся с коррупцией, России быстро не возродиться. И все это делать с сохранением интриги. Эпоха обозначается людьми, поэтому надо писать о тех, в которых отразилось новое время, и которые серьезно повлияли на положительное развитие страны.

– Ты об олигархах, которые обокрали наших сограждан и вывезли капитал за границу? – рассмеялась Инна.

«Прописалась в дискуссии организованной на пустом месте. И что нового сказала?» – педантично отметила про себя Аня и раздраженно заявила:

– Проснулась. Насколько я могу позволить себе судить о Ритиных книгах, они и есть квинтэссенция уже прожитого нами прошлого и результат осмысления нового времени.

Но Жанна продолжила:

– И в нас, женщинах, эпоха отразилась. И это мое заявление более значимо, чем то, о чем пишут некоторые недальновидные писатели. Я верю в женщин. Они в большей степени истинно способны на поступки. Какие психологические глубины в простых сельских русских женщинах! Я восхищаюсь их реакцией на жизненные ситуации, их терпением и трудолюбием. Я – не из их числа. Это я поняла, безвыездно проработав двадцать лет в деревне. Не прикипела я к ней, не «климатило» мне там, как ни пыталась прижиться. Но я старалась. Деревня научила меня естественному, открытому, непосредственному, деловому взгляду на жизнь. У тамошних людей нет нашей городской рефлексии. Протекла крыша – починим, не уродил картофель – обойдемся другими продуктами. Все просто, ясно. Сами решают свои проблемы. А мы уже не можем без двусмысленности и демагогии. По любому поводу в уме перебираем варианты. Всё нам кто-то что-то обязан. Устаю я от этого… Жаль, что города высасывают деревню, она дряхлеет и разрушается. А казалось бы, не должны, это противоестественно. Ведь она – кормилица. Вот и едим Бог знает что, вместо натуральных продуктов. И это при наших-то просторах…

Недавно, впервые за последние десять лет в городе встретила человека, который помог мне без пользы для себя. И я разволновалась. Хочу радоваться, а сама не верю. Ищу причины, чего-то боюсь, что-то меня настораживает, мол, что ему от меня надо, что потребует взамен? А в деревне мне такое даже в голову не приходило. Там все друг другу помогали.

– И все же ты без оглядки покинула деревню. Временами мысленно возвращаешься в нее? – спросила Аня.