Читаем Любовь к жизни. Рассказы полностью

«Но вы сказали, что надеялись встретиться с Дэйвом Уолшем в бараке?» Этот вопрос не раз вертелся у меня на языке. Но я его не задал. Я мог подождать до полудня, когда мы расположимся на отдых. Но когда полдень наступил, мы все еще шли прямо вперед, так как Лон объяснил мне, что у разветвления Тили находится стоянка охотников за оленями и мы можем добраться туда до наступления темноты. Но мы не добрались туда к этому времени, потому что Брайт – вожак своры – сломал себе лопатку и мы провозились с ним час, прежде чем решились застрелить. Затем, при переходе через кучу деревьев на замерзшем русле Тили, сани потерпели аварию, и мы принуждены были остановиться и починить полозья. Я варил ужин и кормил собак, пока Лон производил починку; а затем мы вместе пошли, чтобы набрать льда и топлива на ночь. После этого мы уселись на свои одеяла, в то время как наши мокасины, насаженные на шесты, дымились у костра. Мы курили вечернюю трубку.

– Вы не знали ее? – неожиданно спросил Лон.

Я покачал головой.

– Заметили ли вы окраску ее волос и глаза и цвет лица? Ну так от этого она и получила свое прозвище… Она была словно первый теплый луч золотой зари. Оттого ее и прозвали Золотой Луч. Слышали вы когда-нибудь о ней?

У меня осталось неясное воспоминание о том, что я где-то слышал это имя, но оно ничего мне не говорило.

– Золотой Луч, – повторил я. – Это звучит как прозвище кафешантанной певички.

Лон покачал головой.

– Нет, она была порядочной женщиной – по крайней мере, в этом смысле; и все же она совершила тяжелый грех.

– Но почему вы все время говорите о ней в прошедшем времени, как будто она умерла?

– Из-за мрака, покрывшего ее душу, – мрака, подобного мраку смерти. Золотой Луч, который знал и я, знали и в Доусоне и на Сороковой Миле, – угас. Безумное существо, которое мы видели прошлой ночью, – это не Золотой Луч.

– А Дэйв? – спросил я.

– Он построил этот барак, – ответил Лон. – Он построил его для нее… и для себя. Он мертв. Она ждет его там. Она наполовину верит, что он не умер. Но кто может знать причуды свихнувшегося мозга? Может быть, она и совсем верит в то, что он не умер. Как бы то ни было, она поджидает его там, в бараке, который он построил. Кто воскресит мертвых? И кто воскресит умерших заживо? Во всяком случае, не я. Вот потому-то я и сказал давеча, будто надеялся застать там Дэйва Уолша. Ручаюсь чем угодно, что я был бы более удивлен, чем она, если бы встретил его там прошлой ночью.

– Я не понимаю, – сказал я. – Начните сначала, как подобает белому человеку, и расскажите мне всю историю.

И Лон начал рассказывать:

– Виктор Шове был старый француз, родом из Южной Франции. Он прибыл в Калифорнию во время золотой горячки. Был он пионером. Золота он не нашел; но вместо того сделался продавцом солнечного света в бутылках, – короче сказать, виноградарем и виноделом. Это-то и привело его в Аляску в первые дни. Он перевалил через Чилкут и пошел вниз по Юкону еще до открытия Кармака. Старое городище на Десятой Миле было заложено Шове. Он отвез первую почту в Арктик-Сити. Он сделал заявку на каменноугольные копи на Поркьюпайне лет двенадцать тому назад. Он участвовал продовольственным паем в прииске Лофтус в округе Ниппеннук. Виктор Шове был добрым католиком, любившим две вещи на свете: вино и женщин. Вино он любил всех сортов, а женщину только одну, и эта женщина стала матерью Мари Шове.

Здесь я громко застонал, так как против воли подумал о том, что платил этому человеку двести пятьдесят долларов в месяц.

– Что еще случилось? – спросил он.

– Случилось? – жаловался я. – Я думал, что вы рассказываете историю Золотого Луча. Мне не нужно биографии вашего пьяницы-француза.

Лон спокойно запалил трубку, сделал длинную затяжку, затем отложил трубку в сторону.

– Вы же велели мне рассказывать сначала, – сказал он.

– Да, – отвечал я, – сначала.

– А началом истории Золотого Луча был старый пьяница-француз, ибо он был отцом Мари Шове, а Мари Шове и есть Золотой Луч. Чего вам еще надо? Виктор Шове никогда не мог похвастаться особенной удачей. Он ухитрялся жить, сводить концы с концами и хорошо заботился о Мари, так как она походила на женщину, которую он любил. Он очень хорошо заботился о ней. Речка Золотого Луча названа так в ее честь. Город Золотого Луча – тоже. Старик был мастер закладывать города; только он никогда не доводил их до конца…

– Скажите по чести, – сказал Лон с одним из свойственных ему молниеносных изменений в тоне. – Вы видели ее. Что вы думаете о ней?.. о ее внешности? Как действует она на ваше чувство прекрасного?

– Она замечательно красива, – сказал я. – Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Несмотря на то что я догадался о ее сумасшествии, я не мог отвести тогда от нее глаз. Это было не любопытство. Это было изумление – настоящее изумление. У нее такая странная красота.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большие буквы

Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза
Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна».«По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих».«Прекрасные и проклятые». В этот раз Фицджеральд знакомит нас с новыми героями «ревущих двадцатых» – блистательным Энтони Пэтчем и его прекрасной женой Глорией. Дожидаясь, пока умрет дедушка Энтони, мультимиллионер, и оставит им свое громадное состояние, они прожигают жизнь в Нью-Йорке, ужинают в лучших ресторанах, арендуют самое престижное жилье. Не сразу к ним приходит понимание того, что каждый выбор имеет свою цену – иногда неподъемную…«Великий Гэтсби» – самый известный роман Фицджеральда, ставший символом «века джаза». Америка, 1925 г., время «сухого закона» и гангстерских разборок, ярких огней и яркой жизни. Но для Джея Гэтсби воплощение американской мечты обернулось настоящей трагедией, а путь наверх, несмотря на славу и богатство, привел к тотальному крушению.«Ночь нежна» – удивительно тонкий и глубоко психологичный роман. И это неслучайно: книга получилась во многом автобиографичной, Фицджеральд описал в ней оборотную сторону своей внешне роскошной жизни с женой Зельдой. В историю моральной деградации талантливого врача-психиатра он вложил те боль и страдания, которые сам пережил в борьбе с шизофренией супруги…Ликующая, искрометная жажда жизни, стремление к любви, манящей и ускользающей, волнующая погоня за богатством, но вот мечта разбивается под звуки джаза, а вечный праздник оборачивается трагедией – об этом такая разная и глубокая проза Фицджеральда.

Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Зарубежная классическая проза

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века