Она не осмотрелась. Возможно, чтобы не оскорблять себя еще больше окружающим видом, ведь подобная комната никогда не покажется привлекательной кому-то вроде Деметры. (Но она, тем не менее, заметила гнилой персик. Ее рот скривился в насмешке).
— Однако, — продолжила она, — ты находишься в худшем положении, чем я. Что, я уверена, ты в общих чертах осознаешь.
— Разве?
— Прошу тебя, давай опустим мелочи, Лорен. Ты сейчас… Как мне лучше выразиться? Ты — игрушка для ментально дисфункционального, полностью роботизированного андроида-самца…
— Регистрационное имя, — резко вставила я, — С.И.Л.В.Е.Р.
— Именно. Даже если оно называет себя другим именем; впрочем, воображением оно не отличается. Оно совратило тебя, что вполне соотносится с его главной функцией. Ты была избрана для того, чтобы быть соблазненной, и ты адекватно исполнила свою часть работы на предприятие. Но затем — что уж тебе говорить — с твоей стороны произошла
— И та же, что у Джейн, — добавила я.
Ее глаза могут напоминать пенистую грязную реку, но они тверды как армированный камень.
— В точности как у Джейн. Она была подростком, у которого могло быть все. Ты — подросток, у которого не было относительно ничего. Но ключевое слово тут «подросток». У нее тоже было… было
— «Что-то»… вроде болезни, — подсказала я.
Аллигаторы и черепа умеют скалиться, только они по-честному демонстрируют больше зубов, чем обнажила она.
— Лорен, — проговорила она, — нам стало бы гораздо проще, если бы ты была способна понять, что я могу быть тебе другом.
— О? Это как?
— Конечно, с такой точки зрения ты этого не видишь. Но если ты позволишь мне детально разобрать для тебя элементы головоломки, то все станет ясно.
— Когда уже куст вокруг тебя загорится? Или это все
Она
— О, дорогая моя. Я не Господь, — сказала она.
— Да, я в курсе. Я подумала, что, может, ты забыла.
— Бога не существует, — объявила она. — Некому жаловаться, некого винить. Наши собственные души единственно бессмертны.
— Души и роботы.
— Бессмертность робота ограничена временем, в течение которого они способны избегать ликвидации.
Я съеживалась внутри, когда она называла Верлиса «оно». Это безрассудно, но я не смогла сдержать спазм. Теперь, когда она произнесла «ликвидация», что-то будто пробило дыру в моем животе, и мне пришлось отвернуться, чтобы спрятать ее. А в это время внутри меня, в образовавшейся пустоте,
— Хочешь чашку чая? — спросила я. — Кухонные шкафы ломятся, как ты наверняка знаешь. Я могу предложить Эрл Перл, настоящий Ассам, Ассамитт с имбирем, морозную мяту…
— Ты когда-нибудь, — перебила Деметра тусклым и ровным голосом, — интересовалась своей матерью?
Я задержалась в дверном проеме кухни.
— Нет.
— Возможно, тебе стоило бы. Хотя представляю, что тебе, подброшенной в эту ужасающую Секту на Вавилонском Бульваре, не хватало времени для размышлений о чем-то, помимо очередной молитвы и побоев.
В ее словах звучала радость. Я могла уловить это сквозь бетон ее голоса.
Я хотела сказать: «Ок, ты про меня разузнала в каких-то целях. Это обычное мозгоебство. Можно мне рассчитаться с тобой, рассказав, что это
Она сказала:
— Твоя мать была достаточно безмозглой молодой женщиной, которая пробилась благодаря комбинации проституции и удачи. Однажды удача ее покинула. Ей пришлось лечь в клинику, потому что она подцепила весьма серьезную и редкую для современного общества венерическую болезнь. Лечение существует. Но лечение стоит денег. Что она могла продать? Ну, очевидно, не свой обычный товар. Но клиника, в которую она попала, имела связи с корпорацией, проводившей изыскания по одному специфическому проекту. Они нуждались в лабораторных крысах и были убедительны.
Я стояла, окаменев. Уперлась взглядом во что-то ярко-синее на кухне, возможно, кружку.
Деметра сделала паузу. Она разматывала клубок, нить которого вела через Лабиринт, но не из него, а прямо к чудовищу, что таилось в глубине.
Затем продолжила:
— И твоя мать согласилась. Что ж, выбор ее, боюсь, был невелик. И IVF к тому времени была уже почти безболезненна. Думаю, мне не нужно называть тебе ее имя.
— Я знаю ее имя, — слова сами собой произнеслись. Я не собиралась отвечать, и не думала, что смогу.
— Да, тебе сказали, разве нет, когда ты ходила на опознание тела. Лорен — так звали твою мать. Как это трогательно, что ты переименовала себя в ее честь. Тебе было пятнадцать, мне кажется. И когда ты выходила из морга, ты оступилась на лестнице и падала три пролета. Весьма опасное происшествие. Но ты отделалась несколькими синяками. И ничего более. И к тебе были добры, правда? — Она снова остановилась, выказывая внимание.
— Да, — сказала я невыразительно.