Любовь и жизнь леди Гамильтон

Гревилл встретил дядю в гавани и, не заезжая в Лондон, проводил его с траурным кортежем в Пемброкшир. Оттуда он написал Эмме. Сэр Уильям прибудет в Лондон, чтобы нанести визиты королю и министрам. И найдет время, чтобы в один из вечеров прийти на час к Гревиллу и познакомиться с Эдгвар Роу.

Самому Гревиллу придется остаться с дядей в Лондоне, и он не сможет жить в Эдгвар Роу. Важные переговоры не позволят ему также приехать раньше сэра Уильяма. Поэтому он давал подробные указания, как следует устроить прием. Он еще ничего не сказал дяде об Эмме, желая сначала увидеть, какое впечатление произведет на него ее красота. Пусть мать одна, в качестве экономки, встретит приехавших, а Эмма спустится в столовую только к чаю и незаметно начнет обслуживать гостей, предоставив остальное глазам сэра Уильяма. Нужно, чтобы создалось впечатление непринужденности и неподготовленности.

Все было сделано так, как он велел. Когда подъехала карета, Эмма была в своей комнате. Мать встретила господ в дверях дома, и они тотчас же прошли к Гревиллу, чтобы осмотреть лабораторию и коллекции. С наступлением темноты Эмма спустилась в столовую, зажгла над столом свечи, поставила в углу накрытый чайный столик и уселась около него, чтобы не бросаться в глаза входящим. Сердце билось так, что, казалось, оно вот-вот выскочит. Страх сковал ее члены. Услышав шаги мужчин по лестнице, она попробовала встать, но колени так дрожали, что ей это не удалось, и она укрылась в тени.

Вошел сэр Уильям.

Эмма не сразу увидала его лицо. Он говорил, повернувшись к следовавшему за ним Гревиллу. Но когда он обернулся, чтобы рассмотреть комнату, она была поражена. Пятидесятидвухлетний, он выглядел бодрым и крепким, как человек сорока с небольшим лет. Его спокойные движения выдавали в нем охотника, научившегося, выслеживая дичь, владеть каждым членом и каждым мускулом своего тела. Выпуклый лоб; густые брови затеняли живые глаза, излучавшие ум и расположение к людям. Легкая ирония играла, казалось, в опущенных уголках рта, не нарушая, однако, выражения дружелюбия, благожелательности и светской учтивости, придававших ему вид человека благородного и любезного.

Увидев настенную живопись, он вскрикнул от изумления:

— Великолепно, Гревилл, чудесно! Ты что, нашел способ изготовления золота или волшебный камень мудрости? Чтобы оплатить это, нужно быть владельцем крупного состояния!

Гревилл улыбался.

— Мне это не стоило ни шиллинга. Ромни написал это по дружбе, бесплатно!

— Бесплатно? Мои друзья — художники всегда требуют с меня денег. И как можно больше! Впрочем — Ромни. Напомни мне о нем завтра. Слава его «Цирцея» дошла до нас, в Неаполь Мне нужно увидеть эту картину. Говорят, что натурщица — идеал женской красоты. И где он ее выкопал? Мне говорили, что он ничего не приукрасил, а точно придерживался натуры. Это преувеличено, не правда ли? Праксителю служили для его Венеры более ста натурщиц!

Взгляд Гревилла незаметно для его спутника обратился к Эмме.

— И все-таки, это — правда, дядя. Хочешь сам убедиться?

Он указал на потолок, откуда Эмма взирала в образе богини красоты. Сэр Уильям долго созерцал картину. Он недоверчиво качал головой, садясь за накрытый стол.

— Эго действительно портрет? Не идеализированный? Много видел я красивых женщин, но такого совершенства еще никогда не видал! Она в Лондоне? Можно мне через Ромни познакомиться с ней?

Эмма бесшумно взяла поднос с чаем и подошла к столу.

— Она живет не в Лондоне, — ответил Гревилл, садясь напротив сэра Уильяма. — Но если тебе это важно…

— Увидеть самую совершенную на свете женщину? Я бы не поленился объехать для этого полсвета! — Он вздохнул, иронизируя над самим собой. — Слишком много пыла для моего возраста, не правда ли? Но что поделаешь? Шекспир поделился наблюдением, что мужские сердца после горькой утраты особенно чувствительны к новым женским чарам. Едва Розалинда отвергла Ромео, как он влюбился в Джульетту. Может быть, такая участь постигла бы и меня, окажись я во власти волшебства Ромниевой Цирцеи.

Смеясь, он, не обращая внимания на то, кто держит поднос, взял с него чашку чая, потом протянул руку за серебряным молочником с взбитыми сливками и вдруг застыл, увидев руку, державшую поднос. Потом быстро поднял глаза на Эмму.

Поднос задрожал в руках Эммы. Из чашки Гревилла выплеснулся чай, пара булочек скатилась на ковер.

— Но, мисс Харт, — воскликнул Гревилл с деланным упреком, — почему вас так напугало то, что сэр Гамильтон любуется вашей рукой?

Эмма стояла перед сэром Уильямом с раскрасневшимся лицом, не смея поднять глаз. Он прикрыл глаза, как бы ослепленный ее красотой, потом его взгляд поднялся вверх, к плафону.

— Воистину, Гревилл, — вскричал он, громко захохотав. — Твоя шутка вполне удалась! Ты захватил врасплох старого, закаленного дипломата! Но я не сержусь на тебя! Ты избавил меня от полукругосветного путешествия и от необходимости обращаться к Ромни с невыполнимой просьбой!

Он встал, улыбаясь, и, скрестив руки на груди отвесил Эмме глубокий поклон.