Пока они пытались курить рыхлые самокрутки, которые сварганила Бобби (субботний костер да и только), она продемонстрировала еще одно свое умение.
— Смотри.
Вынув из книжечки две спички, она расщепила длинными ногтями слои картона и развела в стороны. Получились две крохотные фигурки, вроде тех, что сражались в бесконечных битвах у Джо Бойда. Присев на корточки у плоского камня и пропустив платье между костлявых коленок, она положила фигурки одну сверху другой, с тихим смехом подожгла, на свой особый манер, третью спичку и коснулась пламенем их серных головок.
— Видишь?
Подожженные фигурки подскочили и, сворачиваясь и чернея, принялись раскидывать ноги и выгибать спины в ленивых совместных корчах. Бобби наблюдала с восторгом, потом подняла на Пирса темные глаза, в которых плясали бесенята.
— Это твои папа с мамой. Трахаются.
В уверенности, что смертельно его оскорбила, Бобби отпрыгнула и приготовилась убежать, но Пирс только переводил взгляд то на нее, то на спичечных человечков, которые извивались, охваченные пламенем. Трахаются. Бобби хохотала поодаль, ожидая, что он вот-вот пустится в погоню.
По ночам в темном бунгало, где светился только нагреватель, они толковали о смерти, Боге и откровении.
— Когда умрешь, — говорила Бобби, — тебя закопают глубоко в могилу и будешь спать там мертвым сном, пока не придет Иисус. В тот день все восстанут живыми из могил, и будет суд. Тогда все вы отправитесь в ад, а христиане будут жить на земле с Иисусом тысячу лет, а дальше навечно вознесутся на небеса. Вот и все.
Эти истины, сказала она, взяты из Библии. Вы что, Библию не читали? Ее дедушка только и делает, что читает Библию, его направляет сам Дух Свитой. Под тем Евангелием, что для каждого, есть еще Евангелие — это дедушка от Свитого Духа узнал.
— Выходит, ему Святой Дух являлся? — спросила Хильди.
— Как так являлся? — возмутилась Бобби. — Являются только духи умерших, цепями клацают или нож из спины торчит. А Свитого Духа видеть нельзя.
— А как же мы? — спросил Пирс. — Мы ведь христиане.
— Ну да. А вы рождались снова? Приймали Христа?
— А ты?
— Я покудова не помираю.
— А маленькие дети? Кто умрет неокрещенным? Они не сделали ничего плохого.
— Тоже в ад.
Бёрд ахнула.
— Чтобы креститься, надо прийнять Христа. Разве ребенок может прийнять Христа?
— Это делают крестные мать и отец.
Крестные родители самой Бёрд каждый год в день крещения посылали ей подарки. Бобби фыркнула презрительно — кто такие крестные родители, она не имела понятия, но поспешила защитить свои позиции.
— Если ребенок умрет неокрещенным, — объяснила Хильди, — он отправляется в Лимб. Это не ад. Лимб находится с краю небес. — Смерть и могила представлялись Хильди чем-то вроде чулана или шкафа, но у этого чулана (похожего на тот, что у них в верхнем этаже) имелся с обратной стороны выход; шкаф был шкафом фокусника: помещенный в него человек оказывается снаружи, а как он вышел, не видно; путь оттуда ведет в местность, которая, как думала Хильди, располагается не в небесах и даже не на земле, а внутри самой смерти. Небеса. Преисподняя. Чистилище. Лимб. Те, кто туда попал, казалось ей, не стоят на месте, а непрерывно удаляются во все более глубокие области смерти. — На небеса им нет пути, они ведь некрещеные, но они в этом не виноваты, и потому им место в Лимбе, где совсем неплохо, только с Богом они не будут. Никогда.
—
Впервые в жизни это показалось ему несправедливым: словно проиграть в игре, о которой не имеешь понятия, в игре, где тебе не светит выигрыш.
—
Бобби слушала, уперев подбородок в ладони, одетая во фланелевую ночную рубашку Бёрд, и ее неодолимое невежество (с тревогой сознавал Пирс) быстро улетучивалось, а с ним и шансы Крещения в Духе. А ведь она уже не младенец. И что ее теперь ждет?
— Как бы то ни было, наша мама сейчас на небесах, — проговорила Бёрд.
— Нет, — помотала головой Бобби. — Нет еще, потому что Иисус пока не сошел на землю. Он решит.
Но Бобби была одна, а Олифантов трое (а затем и четверо, когда пришлось посвятить в тайну Уоррена), причем смышленых, и свою выгоду она разумела, так что прислушивалась к урокам Хильди, и даже не без удовольствия — какая из-за нее поднялась суета.