Любовь и прочие проклятья

– Да не в этом смысле, – поморщился Гроул. – Вилда прекрасна… да. Она сильная и горло перегрызет любому, даже мне. Ты же сам понимаешь, как мы, оборотни, реагируем на сильных женщин.

– О да, – мечтательно протянул Мак. – Это инстинкт, друг. Батя говорил, это потому что от самых сильных и яростных самок получается сильное потомство.

– Даже не мечтай, – предупредительно рыкнул Гейб.

– Да что я, слепой, что ли? – хохотнул напарник. – Тем более что потомство потомством, а я люблю девочек тихих и мягких. Мое либидо выбирает их. А твое – кухарок, я понял.

– Мне кажется, у меня теперь секс напрочь связан с появлением детей, – проворчал Гроул. – Как подумаю, что от него получаются дети, пусть у оборотней только в браке, сразу всё желание пропадает. А может, мне просто надо выспаться. Понимаешь?

– Не понимаю, – поднимая корзины, признался Мак. – Но скажу тебе так, друг, – лечи подобное подобным. Когда выспишься, конечно.

Он все-таки получил свою затрещину, но тут захныкала Морна, укушенная каким-то злобным насекомым, и Мак взял ее на руки, укачивая на ходу и продолжая сладко улыбаться встречным дамам всех возрастов.

* * *

Вилда вышла в гостиную, едва заслышав стук двери. В прихожей снимал обувь Гроул.

– Где Морна? – с тревогой спросила волчица.

– Она спит в коляске вместе с Хвостиком, – успокоил Гейб. – За ними Мак смотрит.

– Не плакала? – немного спокойнее спросила Вилда, подхватывая с полу свалившийся свёрток и идя следом за оборотнем на кухню.

– Немного, но они оба вели себя на редкость хорошо. Твоя идея укладывать их днем спать вместе и вывозить в общество только вдвоём – просто отличная. Они теперь пахнут немного нами обоими и друг другом. Если особо не принюхиваться – сойдёт, никто не догадается, что не я отец Морны, а Хвостику мы совсем не родители, – разбирая провизию, говорил Гейб. Вилда вооружилась ножом и доской и ловко нарезала рулеты и хлеб.

– Тебе, кстати, принесли гостинцы, – вспомнила она, кивая на корзины. – Три милые тетушки, которые пытались вытянуть из меня все о нашей жизни. Рассказали, какой ты герой и как ловко поймал вора. Рискуешь легендой, Гроул?

– Не мог же я смотреть, как он грабит бедную леди, – тут же ушел в оборону Гроул и цапнул из корзины пирожок. – Видишь, и польза есть. Вкусно!

– Да, вкусно, – согласилась Вилли. – Но я бы обошлась без визитов.

– С этим я сделать ничего не могу, – развел руками Гейб. – И для легенды куда опаснее то, что ты постоянно сидишь дома. Нам нужно съездить на море, – напомнил Гроул. – А тебе – выйти с нами на источники. И лучше делать это регулярно. Я пока отговариваюсь твоей занятостью, но скоро это начнет выглядеть подозрительно.

– Надо. – Вилда устало потерла глаза рукой. – Но полугодовой отчет, Гроул. Попробуйте без меня пока. – Она бросила в рот кусочек мяса и зажмурилась от удовольствия. – Жаль, нельзя каждый день покупать еду у Беггинза или получать такие гостинцы, правда? – посетовала оборотница. – Надоело есть подгорелое и сырое.

Гроул положил в холодильный шкаф пакет и медленно выпрямился. Душу затопила совершенно иррациональная, даже где-то истеричная обида. И очень странная, потому что он прекрасно знал, что готовит ужасно. И что Вилли, скорее всего, не собиралась его обидеть.

Может, все дело в том, что он действительно старался научиться? И хотел, чтобы она увидела это?

– Я торчу в этой тролльей кухне сутками, стараюсь, готовлю, – проговорил он, сдерживая рычание. – А ты говоришь, что моя еда несъедобная?

На ее лице промелькнуло что-то похожее на смущение, но тут же пропало, сменившись упрямством.

– А ты считаешь, что она вкусная? – поинтересовалась Вилли нейтрально, откусывая ещё кусочек.

– По сравнению с тем, что было вначале, – сносная, – отрезал Гроул. – В конце концов, я не нанимался в кухарки! Да я вообще не должен здесь находиться, заниматься этой ерундой, возиться со щенком…

По мере того как он говорил, Вилли тоже выпрямлялась.

– Я, я, я, – с кривой усмешкой повторила она. – Всегда «Я». Я уж подзабыла, хорошо, что напомнил. Мир вращается вокруг тебя. Солнце встает ради тебя. Десять лет прошло, а ничего не изменилось. – Она пошла прочь. Остановилась. – Легко быть героем для чужих людей, а вот рутинный труд – это не для героев, да? Никто не похвалит, не восхитится, значит, он неважен, правда? А ведь никто не должен здесь находиться, Гейб. Маккензи бросил клан, чтобы страховать тебя, я подвергаю опасности свою дочь ради помощи – тебе плевать. Ты думаешь только о том, как тяжело тебе… Несчастный малыш! Он будет жить, не зная любви, ласки, с оборотнем, которому нет до него никакого дела. Ты ведь относишься к нему как к бифштексу.

– Что?! – Гейб ощутил, как лицо его каменеет, а мышцы напрягаются, как перед оборотом. Но Вилда не отступила.

– Как ты готовишь? Абы как посолил, абы как кинул на сковороду, абы как пожарил. И с ребёнком также – сменил пелёнку, уложил спать, сунул бутылочку. Ты не вкладываешь ни капли любви в то, что ты делаешь. Тебе плевать на него. Тебе на тетушку с улицы меньше плевать, чем на него!