Надо отдать Гроулу должное: он больше не заговаривал об их прошлом, не пытался шутить на тему «ты же такая нежная девочка» или флиртовать – а он умел флиртовать и очаровывать, уж это-то Вилда точно знала. Но иногда, в редкие минуты покоя, когда они вечерами собирались все вместе в гостиной и она возилась на ковре с детьми, а Гроул с Маком сидели в креслах и шутливо пикировались или смотрели новости по визору, она ловила взгляды Гейба – не горячие, страстные, раздевающие, которые она помнила очень хорошо, а другие – глубокие, задумчивые и теплые, будто он около печки грелся и демонстрировал всем телом расслабленное удовольствие.
И это было даже опаснее. Не потому, что топило лед, сковавший ее сердце, а потому, что такого Гроула она не знала.
Могло ли быть такое, что он изменился?
«Мужчины не меняются», – напоминала она себе, потому что пару раз прилетали «ласточки» (летучие письма на заколдованной бумаге, которыми пользовались для переписки) от отца. Отец стал еще упрямее, чем десять лет назад, и на его примере она убеждалась, что мужчины неспособны признавать свои ошибки. А все негативные черты у них с возрастом усугубляются.
Отцу она не отвечала.
Вилли жила на кофе, работала и в редких паузах наблюдала за Гроулом. Он хлопотал по дому и готовил с видом обреченного на казнь, и получалось кое-как, хотя она не могла не признать, что он старается. Восторга и удовольствия это ему не приносило, кашу он варил стиснув зубы, а картошку чистил, тихо ругаясь, но делал и ни разу не пожаловался. Разве что иногда, переступая через себя, спрашивал у Вилды, как приготовить то или иное блюдо.
Получалось все равно ужасно. И ей постоянно хотелось потрясти его и объяснить, что тряпку для мытья пола нужно полоскать и выжимать, а не возить одной по всему полу, что посуду надо мыть тщательнее, а ребенок не должен ходить весь день в кофте с утренней кашей на груди. Но по крайней мере он мыл овощи перед тем, как варить, и шерсть в тарелке никто не находил.
Вилда терпела, ощущая на зубах скорлупу от яиц или скрип подгоревшей картошки, – потому что он портачил не специально. А еще Гроул все чаще занимался с обоими детьми разом, высвобождая ей время. Брал их на прогулки, правда, в сопровождении Мака, но все же, прыгал с ними в саду. И в это время, плотно занятая отчетами, Вилда все равно отдыхала – любимая дочка была очень активным ребенком, и одновременно следить и ухаживать за ней и работать было очень тяжело. А няню нанять сейчас было нельзя, да и в столице тоже, хотя и по другой причине. И Вилли сполна оценила наличие второго взрослого рядом, который может присмотреть за ребенком.
Ей до сих пор было страшно отпускать Морну с Гейбом, потому что в плане понимания свойственного детям желания залезть везде, куда нельзя и где опасно, у Гроула пока просветления не наступило. Да и вообще Вилда начала подозревать, что у мужчин нет того встроенного считывателя всех опасностей, который включается у любой матери в новой локации. Но Гроул настоял.
– Мне все равно нужно поддерживать легенду, что я – отец-молодец, – буркнул он. – Я обещаю не давать ей ничего из запрещенного, Вилли, и не отпускать от себя. Да и ребенку надо гулять.
– Хорошо, – согласилась она через силу. – Но смотри, чтобы она ничего не ела с земли! И не подпускай ее к розам – там могут быть пчелы! И ругай, если решит помочиться на столбик посреди улицы…
– А почему нельзя? – хохотнул Гейб, но увидел ее выразительный взгляд и отступил. – Да шучу я, Вилли, не смотри так. И чем тебе столбики не нравятся?
– Нет, я так скоро с ума сойду, – жаловался Гроул другу, прогуливаясь по городку с коляской, в которой сидели оба ребенка.
Он изображал поход по лавкам, Мак изображал слугу, который будет нести сумки, и они то и дело раскланивались с местными жителями и отвечали на одни и те же вопросы: «А где же ваша очаровательная жена?», «Как настроение?» и «Ну что, спасете еще кого-то сегодня, мейз Ристерд?»
– Месяц уже каждый день одно и то же, одно и то же! Дни похожи один на другой как картофелины. А ночи? Я не припомню, когда я нормально спал всю ночь. Я вскакиваю каждый час – то отнести его поесть к Вилде, то поменять подгузник, то покачать, а то что-то страшное приснилось. Что может сниться страшное такому мальцу? Разве что воспоминания о прошлой жизни? Честно, надо было доехать до дракона и попросить его наколдовать мне пару сисек. Сунул в рот младенцу – и спи нормально всю ночь!
Маккензи промычал что-то сочувственное. Он опасался заговорить, потому что неизбежно бы расхохотался.
– Ты заметил? Меня сиськи сейчас интересуют только как объект кормления! Я даже сейчас про еду говорю, – скрипнул зубами Гейб. – Как меня достала эта кухня, посуда, уборка! Хорошо ещё, ты нашёл прачечную и мне не приходится стирать бельё, тролль бы его побрал. На что я трачу свою жизнь, а? Мак? О Великий Вожак, ну хоть завалящее бы настоящее дело! Арест, погоня, засада! Да хоть бы на охоту выбраться, свежатинки загнать!
– Охота – это хорошо, – как-то сдавленно поддержал Мак.