Любовь и прочие обстоятельства

Я не поднимаю стул и выхожу из комнаты. Останавливаюсь на пороге маленькой спальни дальше по коридору, которая в те годы, когда дом только строился, планировалась как комната прислуги. Стены — болотно-зеленого цвета, с бордюром из розочек. Я красила их сама, поэтому края получились неровные, как будто рваные. Если присмотреться, можно увидеть, что ряд розочек загибается книзу — когда бордюр доходит до левого края окна, он уже на полтора дюйма ниже, чем вначале. Это меня раздражает. Хочется все переделать. Я жалею, что не наняла мастера, который выкрасил бы комнату как следует.

Прислоняюсь к косяку и вдавливаю пальцы в живот, пытаясь нащупать матку и гадая, по-прежнему ли она вспухшая и вздутая. Я щупаю рыхлую плоть, которая некогда была моей талией, и тычу большим и указательным пальцами ниже пупка. Мне больно — и слава Богу. Неприятно думать, что все вернулось на круги своя, и единственное свидетельство случившегося — кривой бордюр на скверно выкрашенной стене.

Я не свожу с него глаз, стараясь не смотреть на остальное. На ужасно дорогую кроватку с розовым бельем — сверху пухлые розочки, с изнанки клеточка. На пеленальный столик, аккуратные стопки подгузников, детскую грелку, вокруг которой обернут провод, похожий на мертвую змею, на пузырьки с лосьонами и мазями. На антикварный ковер ручной работы — по словам продавца, столь редкого розового оттенка, что он никогда прежде такого не видел. На кресло-качалку с кожаным сиденьем кремового цвета и подставкой для ног — подарок мамы. Отец подарил новорожденной на пять тысяч долларов сберегательных облигаций. Интересно, что делать с облигациями на имя человека, которого больше нет?

Я облизываю губы, чувствую соленый вкус и понимаю, что плачу — так сильно, что у меня течет из носа. Вытираю лицо рукавом и возвращаюсь на кухню. Не хочу, чтобы Уильям рассказал матери, как я снова показала себя злобной мачехой, что велела ему заткнуться, что он видел мои слезы.

Глава 4

Джек был первым женатым мужчиной, с которым я встречалась. Я всегда полагала, что женщины, которые встречаются с женатыми, жестоки и безответственны. А еще они дуры, если думают, что мужчины, которых они соблазнили, будут им верны. Человек, который изменил одной жене, изменит и другой. Верность — вопрос характера, а не обстоятельств.

Начало моего романа с Джеком не отличалось оригинальностью. Я работала в юридической фирме, где он был компаньоном и шефом. В первый раз мы поцеловались во время деловой поездки, в моем номере, на третьем этаже отеля «Клермонт» в Окленде. В первый раз мы занимались любовью, как я уже говорила, у него в кабинете. Мне было тридцать, когда мы начали встречаться, а Джек готовился встретить неизбежный день сорокалетия. Я играю для него туже роль, какую обычно для мужчины средних лет играет красный «порше».

Все это очень банально и убого, постыдно и унизительно — за исключением того, что я его люблю. Люблю так сильно, что не могу понять, отчего другие люди, испытывающие подобное чувство, ведут самую обыкновенную жизнь и не останавливают на улице прохожих, чтобы поведать им о достоинствах своих возлюбленных. Я так люблю Джека, что мне постоянно страшно — вдруг с ним что-нибудь случится. Хочется завернуть его в вату и положить в карман — там он будет в безопасности. Я чувствую себя защищенной, лишь когда Джек на виду, когда ему не грозит опасность разбиться на самолете, или попасть под машину, или угодить под свалившийся с крыши шар для боулинга, который разобьет ему череп. Я так люблю Джека, что готова его съесть, начиная с мизинцев на ногах и заканчивая маленькими, высоко посаженными ушами.

Я даже не думала, что можно так себя чувствовать. Хотя мне доводилось влюбляться. Был один парень, иудей, за которого, по общему мнению, я должна была выйти замуж. Был однокурсник в колледже, за которого я, возможно, вышла бы, если бы он не решил, что женитьба на белой женщине понизит его шансы на получение государственной должности (сейчас он и его «шоколадная» жена переехали в Вашингтон и представляют на выборах в конгресс округ Нью-Йорк). Были и другие, так много, что теперь, когда сексуальная неразборчивость снова в моде, я своего рода законодательница вкуса. Но никогда прежде я не испытывала ничего хотя бы отдаленно похожего на то, что чувствую при виде Джека с той самой минуты, как впервые увидела его. Я любила его два года, прежде чем он обратил на меня внимание, и еще целый год, прежде чем он соизволил ко мне прикоснуться.