Любовь и прочие обстоятельства

Я была в черной мини-юбке — достаточно длинной для того, чтобы выглядеть прилично, но не настолько, чтобы заслужить одобрение директрисы католической школы. Под юбкой у меня были чулки с подвязками. Будь на дворе июль или август, я могла бы сказать, что надела столь немодное белье из-за жары. Носить колготки летом в Нью-Йорке — верный способ заработать грибок. Именно по этой причине я купила чулки с подвязками. Но тогда был март. Сквозь снег только-только начали пробиваться первые крокусы. Я надела чулки с подвязками, потому что мечтала соблазнить Джека. Оделась в соответствии со своей фантазией, хотя ничего подобного не планировала. Даже не представляла, что способна его возбудить.

Я низко наклонилась над столом и переформулировала предложение, которое подчеркнул Джек. Я согласилась, что моя фраза корявая, но его вариант, как мне показалось, еще хуже. Я оперлась щекой на руку, написала заново и вычеркнула строчку в следующем абзаце — явно лишнюю. В эту минуту я поняла, что юбка слегка задралась и видны черные лямки подвязок — они врезались мне в бедра, а края чулок слегка сползли, на пару дюймов обнажив тело. Я замерла, занеся ручку над бумагой. Было слышно, как Джек тяжело дышит. Прежде чем я успела остановиться и хотя бы подумать о последствиях своего поступка, я слегка расставила ступни, разведя ноги, и осторожно подалась назад, пока не почувствовала, как его штанина касается моего бедра.

Джек слегка привалился ко мне. Это было совсем как в школе, на танцах, когда об тебя безнадежно трется прыщавый парень, прекрасно зная, что ему даже через миллион лет не посчастливится ни с кем переспать. Правда, на сей раз об меня никто не терся — ощущалось только мягкое, но властное прикосновение. И я была готова заняться с Джеком любовью немедленно, прямо здесь, при открытых дверях.

Я повернулась и увидела, что на пороге, держась за дверную ручку, стоит Мэрилин. Наши взгляды встретились, и она захлопнула дверь.

Я ощутила укол совести. Как будто я гонялась за Джеком, выслеживала и наконец скрутила, чтобы взвалить на плечо и утащить, ни разу не подумав о его жене и сыне. Неправда. Я все время о них думала. И чувствовала себя виноватой и несчастной. Мне было нехорошо при мысли о том, что я безумно хочу забрать Джека у них — не только потому, что нельзя увлекаться женатым мужчиной, но и потому, что я прекрасно понимала, каково сейчас Каролине и Уильяму. Я знала, что это такое — посвящать жизнь тому, кто тебя обманывает и наконец покидает, найдя более молодую и привлекательную подружку.

Когда моя сестра Люси сообщила о многочисленных отцовских изменах, она не открыла ничего нового. У отца есть такие тайны, что Люси в ужасе упала бы на колени, если бы узнала о них. Именно я поддерживала мамины волосы, когда ее рвало в бледно-синий унитаз — в том доме, где я выросла. Именно я сидела в приемной у маминого гинеколога — того самого, который десятью годами раньше выписал мне зовиракс и прочел лекцию о сексуальной ответственности — в то время как мама лежала на смотровом столе и пыталась, не разрыдавшись, объяснить, зачем пятидесятитрехлетней женщине, которая за всю свою жизнь не спала ни с кем, кроме мужа, нужен тест на ВИЧ. Только я знала, что не отец бросил маму. Она сама его оставила, узнав, что он тратит пятьдесят тысяч долларов в год на стриптизершу. Никто, кроме нас с ней, об этом не знал, и отец понятия не имеет, что я в курсе. Я никому не открывала тайну, даже Джеку, которому обычно рассказываю все. Отцовский секрет останется при мне, любой ценой. Каждый раз, когда я вижу Джека и папу вместе, я чувствую себя запятнанной, будто папины грязные тайны каким-то образом марают и меня. Не знаю, почему я не рассказала Джеку. Возможно, боюсь, что мы с отцом станем ему отвратительны или что, наоборот, не станем. Что поведение, которое кажется мне ужасным, мой возлюбленный сочтет нормой.

Я опасаюсь, что все мужчины так поступают. Может быть, существует потайной мир, о котором ничего не знают жены и дочери. Может, все мужчины бывают в забегаловках Нью-Джерси и смотрят на девушек, едва вышедших из подросткового возраста, с розовыми прыщеватыми ягодицами и тонкими ногами, — девушек, на которых нет ничего, кроме нейлоновых стрингов. Может, все мужчины сидят в темных комнатах и сгорают от желания пощупать пухлые тела девиц, которые младше их собственных дочерей. Возможно, это абсолютно нормально — совать стодолларовые купюры толстому сутенеру с золотыми цепочками на мясистой шее, а потом снять номер в третьеразрядном отеле, чтобы провести там час-другой. Заплатить сверх тарифа, чтобы презерватив остался в упаковке, заплатить еще больше, чтобы получить то, что жены и дочери даже не в силах себе представить…