Любовь и хлеб

— Зачем ему это? Зачем?! Человек запутался, как рыба в сетях. Бьется, бьется, а плыть не может, — и обратился к Ниткову, оглядывая его с ног до головы: — Тебе, Мокеич, себя ладить надо.

— Куда уж, налажен! Поздновато вроде, — обиженно ответил Нитков.

— А что ему, не мальчишка! Один, скажем, хозяйством живет, честь честью на производстве… Другой с женами воюет. А с ними натощак трудновато! Иногда надо уступить, а иногда наступить! Совет тебе дам, Нитков: люби жену как душу, а тряси как грушу! Я тоже свою трясу. Вот она у меня где, — засмеялся Хмыров и показал, где у него жена, вытянув кулак.

— Вот он их всех и трясет, а все равно жизни нет, — отрезал Белугин.

— Нету, это верно, — устало согласился Нитков.

Они прошли мост и зашагали по булыжнику заводской площади к главному входу. Ваньке все было понятно из разговора, особенно он прислушивался к Хмырову: тот говорил прямо и определенно, — видно, живет этот человек скаредно и круто. Ниткова ему было жаль. Ванька вспомнил свои мысли о невестах. Конечному него все пойдет по-другому, и жить так, как Нитков, он не будет. Непонятно только, почему Белугин раздражен. Ванька относился к нему с почтением. Белугин первый встретил его на заводе, поставил работать рядом с собой, учил, как держать вагу и стаскивать опоки, чтоб не устать сразу, и всегда раздражался, если что не так. В первый же день он пригласил Ваньку к себе домой и представил своей жене, сыну — художнику и инженеру:

— Вот новенький в цехе. Наша кадра!

У Белугина добрая и ласковая жена, «тетя Варя». Она покормила гостя ужином и показывала картины и рисунки сына, который ушел в кино.

— Он у нас строгий и не разрешает, — смеясь говорила она.

Сейчас Лопухов смотрел в широкую спину Белугина и старался вслушаться в его слова.

У Белугина шея, как у борца, голова седоватая, большая и подстрижена под бокс.

— Все мы как чугунные опоки. Выбивать надо, вытряхивать из нас все, что сгорело. Ты нас не слушай, сынок.

Белугин обнял его тяжелой, теплой рукой, и так, обнявшись, они прошли мимо вахтера.

— Ну, наша кадра, что кислый такой и нос повесил? Настроение плохое?

— Не знаю… — грустно ответил Ванька, чувствуя теплоту руки Белугина. Так обнимал когда-то отец, когда ему было хорошо.

— Надо знать. С плохим настроением в цех входить строго воспрещается. Будь я на месте директора, издал бы такой приказ. Понял? Дело делать идешь, не на прогулку. Голову опустишь, ерунды можешь напороть. Человек должен радоваться.

— Чему радоваться-то? — спросил Ванька.

Ему хотелось поговорить с Белугиным, довериться ему, но о чем говорить — он не знал.

— Чему?.. Жизни. На работу надо как к невесте ходить, а не просто потому, что зарплату дают. Вот они двое, — указал Белугин на шагавших впереди Ниткова и Хмырова, — особенно Хмыров Николай Васильевич, — по двадцать лет на заводе, а все равно рабочими не стали. Ты думаешь, написал заявление, оформлен — и уже рабочий… Э-э! Нет…

— Это я понимаю, — согласился Ванька и вздохнул. — Тяжело работать…

— Оно понятно, мы не с печенья пыль сдуваем. С железом дело имеем. А сталь для человека все равно что хлеб. Ты думаешь, все мы рабочие? Что грязные да трудно — это всем видно. Кому рубли нужны, а кому дело. Работа! Не люблю я это слово… Не то оно. Работа — кормит. А вот… дело. Это здесь, — Белугин постучал себя по груди, — в душе, в жизни! Я тоже не любил раньше работу — уставал. А почему уставал? Не любил. А полюбил и понял что, зачем и куда. По-другому все стало. Ну, известно: чем больше любишь, понятно, больше сделаешь, и других любить-уважать станешь, крепко, на всю жизнь, как товарищей. Это, брат, душа хорошеет. И на завод идешь, как к себе домой.

— Я плохо спал сегодня, всю ночь думал… Вам хорошо — вы на ноги встали… — сказал Ванька и покраснел.

— Во, во! Это ты здорово подметил. На ноги! Не сразу, а несколько десятков годков, каждый день на ноги становлюсь. Главное, чтоб все стало на место у человека: дело, любовь, чтоб сыт и обут был, товарищей полно… Смотришь — и началась жизнь! У тебя, я вижу, не началась еще. Поэтому и трудно тебе, и ночь сегодня не спал… Начать жизнь не трудно… А какую?! Можно и как Нитков прожить, да стыдно себя и других обманывать. Вот он прожил целую жизнь, и сегодня понял, что прожил ее не так. Настоящей-то — жить трудно. Настоящая-то мимо прошла. Так и не понял он красоты в рабочем деле. О Хмырове я и говорить не буду — у него любовь к делу на рубле замешана. Живет в свое удовольствие… Вот наговорил я тебе сколько.

— Подходим, — кивнул Ванька на ворота цеха.

Белугин споткнулся о болт, вбитый недавно в землю, и выругался. Остановившись, он вспомнил, что не договорил чего-то, и задел рукавом усы.

— Вот придем в цех. Разные люди мы. А ты присмотрись к каждому. Понаблюдай, что у кого на душе, послушай. Плохое — отбрось, хорошее — возьми.

Они вместе вошли в цех и первое, что увидели, — гудящее пламя.

3