Любовь длиною в жизнь

Внутри я нахожу книгу «Руководство художника по рисованию птиц. Том II». На обложке красивый цветной рисунок зяблика, запечатленного в полете, и я чувствую, как моя грудная клетка сжимается. Поверх книги лежат еще два трофея — металлическая жестянка с пятьюдесятью цветными карандашами, которые, по-видимому, превращаются в акварельную краску, когда их смачивают, и рядом с ней одноразовая камера «Кодак», помещенная в яркую желто-синюю коробку. Под книгой лежит огромный сверток материала. Я сразу же узнаю в нем миткаль.

— Это... это невероятно, — вздыхаю я.

— Я не смог найти первый том, — говорит Каллан, указывая на книгу и почесывая затылок. — Искал повсюду, но оказалось, что они прекратили тираж или что-то в этом роде. Не беспокойся. Женщина в магазине сказала, что не имеет никакого значения с какой книги ты начнешь. И еще я подумал, что ты уже очень хорошо рисуешь птиц, так что...

Мне хочется разрыдаться. Это нормальная реакция, когда кто-то дарит тебе подарок? Понятия не имею, но делаю все возможное, чтобы предотвратить слезы, когда листаю страницы, становясь все более и более взволнованной с каждой новой иллюстрацией и инструкцией.

— И материал. Знаю, что это не лучший вариант для рисования, но подумал, если растянуть его на холст, он может выглядеть в деревенском стиле или что-то в этом роде.

Несколько недель назад я сказала Каллану, что мой отец отказался покупать мне материалы для работы, потому что считал это пустой тратой денег. Когда я набралась храбрости и осмелилась попросить у него несколько полотен, он так сильно ткнул меня локтем в ребра, что целую неделю было больно дышать. Удивительно, что Каллан заплатил за все эти замечательные вещи для меня. Удивительно, что он вспомнил.

— Если бы ты была птицей, то какой бы хотела быть? — тихо спрашивает Каллан.

Он вдруг кажется ближе, как будто тянется ко мне. Его рука касается моей, посылая теплые, безумные иглы, стреляющие вверх по моей шее и вниз по спине.

— Даже не знаю. Наверное... наверное, я хотела бы быть сиалией (прим. перев.: голубая сиалия — певчая птица семейства дроздовых. Ее так же называют лазурной или синей птицей. У некоторых народов синяя птица издавна служит символом счастья, удачи и любви.), — говорю я, глядя на страницу книги. — Они мои любимые. У нас здесь, в Южной Каролине, полно синих птиц. Они очень... — Слова застревают у меня в горле, когда Каллан кладет подбородок на мое обнаженное плечо, заглядывая мне через плечо. Его дыхание скользит по моей руке, и мои чувства наполняются его близостью, теплом и запахом.

— Красивые? — заканчивает Каллан за меня. — Ты ведь знаешь, что я считаю тебя очень красивой?

Я закрываю глаза.

— Я… не…

— Ты очень красивая. И если ты говоришь, что хочешь быть синей птицей, то я бы очень хотел, чтобы ты была моей синей птицей.

В атмосфере Земли, кажется, не хватает кислорода, когда я неоднократно пытаюсь заполнить мои легкие. Вдох, выдох, вдох, выдох — независимо от того, насколько сильно пытаюсь расширить диафрагму, кажется, не могу перевести дыхание.

— Корали? Черт. Не хотел тебя расстраивать. Скажи мне, если веду себя как придурок. Боже, веду себя как гребаный мудак, да? Я просто подумал... — Он откидывается назад, выпрямляясь, наши тела больше не соприкасаются, и меня охватывает страх.

Я начинаю говорить, хотя понятия не имею, что именно хочу сказать.

— Нет. Нет, ты не ведешь себя как придурок. Я просто не... я не совсем...

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты мне определенно нравишься, Каллан Кросс, — шепчу я.

Такое чувство, что целую вечность ждала, чтобы произнести эти слова, хотя никогда не думала, что у меня хватит смелости их выплюнуть. Теперь они так легко выскальзывают из моего рта, словно шелк с кончика языка, без смущения или страха. Чувствую, как Каллан напрягается рядом со мной.

— Ты мне тоже очень нравишься, Корали Тейлор.

— Думаю, это хорошо.

Каллан делает паузу, а затем говорит:

— Я тоже так думаю.

Я могу слышать улыбку в его голосе. Он звучит так, как звучит, когда счастлив, а не так, как звучит, когда дразнится и дурачится. Нет, обычно его голос звучит мягко и нежно только тогда, когда он говорит о чем-то, что для него что-то значит, а это случается нечасто. Мне кажется очень странным, что Каллан говорит о нас, обо мне и о нем таким тоном.

Мы оба сидим и впитываем в себя несколько фраз, с которыми только что расстались, пока, в конце концов, Каллан не говорит:

— Так что ты предлагаешь нам делать с этой взаимной симпатией друг к другу?

Набираюсь храбрости, чтобы посмотреть на него, поворачиваю голову в сторону, и мной овладевает немедленное и сильное желание снова отвести взгляд. Каллан только что сказал, что я красивая, но это он похож на картину Микеланджело. Это из-за него девочки в школе замирают в коридорах, хихикают и строят глазки. Почти невыносимо, что он так близко ко мне и смотрит на меня так, будто хочет притянуть в свои объятия и держать там вечно.

— Не знаю, — отвечаю я.

— Я не собираюсь тебя целовать.

Меня захлестывает волна стыда. Выгляжу так, будто хотела этого? Боже.