Люблю трагический финал

— Алеша?! — удивился он.

И вдруг вспомнил: это его имя. И пошел за ней. И стало так покойно, счастливо и легко, как бывает послушному ребенку, когда его держат за руку и ведут… И не надо ни о чем волноваться — за тебя отвечают, и все будет хорошо…

Так и было…

Рядом с этим видением он чувствовал себя Алешей: белоголовым трехлетним мальчиком в сатиновых трусах и трикотажной маечке, счастливым, как в теплый первомайский солнечный день пятидесятилетней давности…

— Только маечку на головку натяни! — посоветовало видение.

Федорыч очнулся от собственного жуткого, выворачивающего кашля, который казался бесшумным оттого, что его заглушал треск пылающих деревянных стен…

Он стоял на четвереньках вблизи пылающего дома, который они с Вьюном накануне облюбовали для ночевки и где неплохо устроились, затарившись портвейном на вырученные от цветов деньги.

Голова его была закутана. Правда, не маечкой, а его вонючей розовой шубой, которая, собственно, его и спасла, когда он в беспамятстве выбирался из огня.

Вьюна не было видно нигде.

Видения — тоже.

Откашлявшись до рвоты, Федорыч в изнеможении откинулся на тротуаре, с ужасом понимая, что не сможет пошевелиться, даже если пылающие и разлетающиеся головни начнут падать прямо на него…

Но тут он увидел такое, что показалось ему пострашней огня, ибо нашлись и силы. И Федорыч опять, и очень даже резво, встал на четвереньки и ухнул в темноту, подальше от горящего дома, как можно подальше…

А за его спиной, на фоне огненных отсветов, оставался человек… Уже виденный прежде Сивым красавец с широким разворотом плеч. Однажды увидев, Сивый хорошо запомнил этот зловещий силуэт в длинном темном плаще.

Не замечая выбравшегося из дома Сивого, человек стоял неподвижно рядом с пожаром, завороженно любуясь огнем.

Может, конечно, Федорыч и ошибался. Может, его сегодняшняя посетительница и не была видением, а просто похожа была эта девушка на ту, привидевшуюся ему тогда, то ли во сне, то ли наяву, в загорающемся доме. Но решил он не искушать судьбу: не быть неблагодарным. И когда посетительница, назвавшаяся Аней, стала его расспрашивать, честно ей все рассказал.

— На кого он похож-то был, Федорыч? — ласково, располагающим к откровенности голосом спросила Аня. — Описать его можешь?

— Как из фонда Олег Иванович, дай бог ему здоровья… Такой же громила.

Нет, Аня не хотела в это верить…

Просто все случилось в тот день, когда капитан, как выражается Сивый, «погнал их из фонда». И два изображения — капитана и незнакомца — в результате потрясения могли соединиться в слабых мозгах Сивого в одно.

Все-таки хоть Сивый и идет на поправку, и просветлился тут, а каждое утверждение такого пропойцы со стажем следует делить на сто, как минимум. Человек, который половину сознательной жизни провел на грани белой горячки, может, естественно, и ошибиться. Хотя, если быть честной, Ане стоило огромного труда находить аргументы для этих возражений… То, что сказал Сивый, до ужаса, именно до ужаса — как раз тот самый случай! — было похоже на то, что подозревала она… Совпадало с ее сомнениями!

— Он нас и сжег. Не иначе, — подытожил Сивый печальную повесть.

— А дом можешь показать?

— Не могу.

— Почему?

— Боюсь, дак!

— Боишься?

— Да. Я отсюда теперь никуда.

— А нарисовать? Объяснить? Адрес, хоть приблизительно?

Федорыч задумался. Он сидел перед Светловой — ладненький, отмытый, преображенный монастырской жизнью, в чистой темной телогреечке: бороденка расчесана, голова на пробор прилизана… (И признать-то в нем прежнего бомжа в розовой шубе Аня едва смогла.) Сидел, источая запах лампадки, и размышлял.

Очевидно, те же очищающие изменения произошли не только во внешности Федорыча, но и в его мозгах…

Потому что, подумав, Федорыч распахнул свои бледно-голубые глазки (вот ведь сила преображения — даже у глаз Сивого вместо прежней неопределенной мутноватости появился цвет!) и твердо сказал:

— Могу.

Золотоволосая встревожила его новостью о том, что один из бомжей, лазавших на чердак, оказался жив…

Нет, сам он не боялся кары. Он, напротив, чувствовал себя отлично, уверенно, как никогда. Как мужчина на взлете карьеры, на пике жизненных удач. В расцвете сил, так сказать.

Но если бы чердак нашли — это означало бы расставание с Джульеттой. Фу… То бишь Виолеттой! Виолеттой Валери — прекрасной куртизанкой, погибшей от несчастной любви и неправильного, нездорового образа жизни.

Поэтому он все продумал.