Люблю, скучаю… Ненавижу!

– Привет! – Плюхнулась я, не боясь помять платье. – А где…

Обернулась, и тут у меня пропал дар речи.

Ощущение было таким, будто мне сердце вырвали из груди, швырнули на грязный асфальт и остервенело растоптали грубыми подошвами старых башмаков.

Радов на заднем сидении целовался взасос с какой-то девицей.

– Не обращай внимания, – усмехнулся брат, – ребята решили, что моя тачка это гостиница.

Девица хихикнула, отстраняясь.

Но Макс по-хозяйски сгрёб её и притянул обратно к себе.

Он стал целовать её с ещё большим жаром и усердием. Кажется, я даже видела, как мелькал у неё во рту его язык. Язык, который ещё ночью ласкал меня. Радов целовал её теми же губами, которыми целовал меня несколько часов назад. Теми же губами, которыми клялся, что у нас с ним всё серьёзно. Трогал её теми же руками…

– Тебя домой, надеюсь? – Спросил Вовка.

Я с трудом заставила себя отвернуться и выдавить:

– Да.

Я смотрела в лобовое стекло, слушала хихиканье этой девицы, её возню, слышала голодное дыхание Макса и видела перед собой лишь пустоту.

Ведь мог же он сказать мне, что просто хочет переспать со мной? Зачем было пудрить мозги? Зачем так? Так жестоко, так грубо…

Я поняла, что меня обманывали. Поняла, что наши отношения ничего не значили для него. Поняла, что мои планы рухнули, и что я никогда уже не буду с ним. И вдруг ощутила потерю как от смерти близкого человека.

Ни мечты, ни надежд, ни биения сердца в груди.

Всё заместила боль.

Я выскочила из машины возле дома, не дожидаясь, когда она остановится. Споткнулась, рухнула на землю, поднялась и помчалась к двери.

– Видимо, выпила лишнего с подружками. – Послышался смех брата.

Мне было плевать. Слёзы застилали глаза.

Я взбежала по ступенькам, закрылась в комнате и принялась швырять вещи в свой чемодан. Последними положила документы и деньги, которые копила на то, чтобы снимать квартиру первое время, как уйду от родителей. Теперь они должны были мне пригодиться.

Я села на пол и стала ждать рассвета, чтобы уехать из этого города навсегда.

Меня трясло, словно в лихорадке. Колотило. Зуб на зуб не попадал.

Но я не ревела.

Не могла.

Мне будто ампутировали все чувства. Меня саму ампутировали.

Меня убили.

49

Карина

Я не знаю, что это было, если не признание в любви. Макс Радов признался мне в любви – своими прикосновениями, поцелуями, жестами, взглядами, объятиями. Всем, кроме слов, потому, что говорить друг с другом мы ещё не научились.

А вот язык тел нас ещё никогда не подводил.

Мы отчаянно нуждались друг в друге – это единственное, что было правдой. И теперь – больше, чем когда-либо до этого.

Я сама не поняла, почему проснулась.

Шелестели волны, в небе кричали чайки, и Макс был первым, кого я увидела, открыв глаза. Воспоминания о прошедшей ночи тут же обрушились на меня потоком.

Мы не озаботились тем, чтобы войти в дом – занимались любовью прямо на островке из одеял, небрежно расстеленных на балконе. Смятая ткань, вздохи, следы поцелуев, смытых с кожи прохладным ветром, страстный шёпот – всё это мешалось с шумом моря и до сих пор потихоньку растворялось в прибрежном воздухе.

И сейчас я лежала рядом с ним, смотрела в его смешное, сонное, помятое лицо и не верила, что эта ночь могла стать нашим последним «прощай» друг другу. Я всей душой противилась этому.

– Мм… – Дёрнулся во сне Макс.

И я улыбнулась. Огляделась по сторонам и вдруг поняла, что, прикрытые лишь одеялом, в остальном мы были на виду у всех, кто пожелал бы выглянуть сейчас в окно в этот ранний час.

И в ту же секунду послышался стук. «Бам-бам-бам!»

«Что это?» – подскочила я. – «Откуда звук?»

Кажется, кто-то колотил в дверь моей комнаты.

«Так вот почему я проснулась!»

– Эй, Радов, кто-то пришёл. – Прошептала я, тормоша его.

Но он лишь сонно перевернулся на другой бок.

– Радов, блин!

Я выползла из-под одеяла, судорожно собрала разбросанную одежду и забежала к себе в комнату. Стук повторился: «Бам-бам-бам!»

– Бли-и-ин…

Я сунула одежду под подушку, накинула халат, перевязала его на талии поясом.

– Карина! – Раздался мамин голос из коридора.

– Да-да, иду! – Заметалась я.

Бросила взгляд в зеркало: немного растрёпана, но вполне сойду за человека, проспавшего всю ночь лицом в подушку. Или человека, воевавшего с подушкой до самого утра. Или…

– Карина!

Я резко метнулась к балконной двери. Макс всё ещё возлежал в коконе из одеял совершенно голый и абсолютно умиротворённый.

– Радов! – Шёпотом «прокричала» я. – Моя мама пришла!

Не отреагировал.

Тогда я закрыла дверь, повернула ручку, задвинула шторы и бросилась к входной двери.

– Девять утра, неужели, всё ещё спишь? – Удивилась мама, когда я впустила её.

Она прошла в середину комнаты и огляделась.

– Уже девять? – Хрипло спросила я.

И машинально коснулась рукой припухших губ. Мне казалось, они буквально кричали о том, что совсем недавно их жадно покрывал поцелуями лучший друг моего брата.

– Ты не видела тромбон? – Внимательно обведя взглядом комнату, мама скрестила руки на груди.

– Что? Тромбон? Ты серьёзно?

– Абсолютно. – Кивнула она.

Наклонилась и глянула под мою кровать.

– Ма-а-ам! – Взмолилась я, поправляя спутанные волосы.