Люблю и ненавижу

Зоя и перестала сразу плакать. Плачешь ведь когда сильней? — когда тебя жалеют, потому что слеза просит сострадания, взывает к чужому сердцу. Перестав плакать. Зоя прилегла на диван, где совсем недавно валялся Анатолий, и незаметно для себя, сама не зная как, уснула.

А утром, оставшись одна, даже повеселела как будто: ни мужа рядом, ни сестры-праведницы, которая не просто говорит с тобой, а жжет словом, так и хлещет им без всякой жалости и разбора. Одно слово — Полина…

Побывав на доке, Полина сразу же направилась к директору совхоза. Василий Ивантеевич Чужак, как только увидел ее, сначала нахмурился, потом все же не выдержал, улыбнулся сквозь пышные, лихо закрученные на концах усы, в которых почти без перерыва тлела очередная сигаретина «Памир».

— Если ты насчет Анатолия — его нет, — сразу предупредил директор.

— Для начала — добрый день, Василий Ивантеевич! — Полина не хотела сразу выкладывать козыри, нужно было хоть немножко поговорить с директором, с которым она крепко познакомилась-поссорилась еще в первый приезд сюда. Анатолий — дальний родственник Чужака, и тот хоть и не особо пекся о троюродном племяннике, но все же в обиду его не давал, покрывал, если надо, — особенно перед такими ретивыми правдолюбцами, как Полина.

— День-то, конечно, добрый, — улыбнулся Василий Ивантеевич, — но если ты Анатолия ищешь — его нет.

— А где он? — поинтересовалась Полина. — Хотя, если честно, Василий Ивантеевич, он мне не нужен.

— В командировку в район укатил. И учти — это командировка плановая, еще с прошлого понедельника у меня в календаре записана — вот, посмотри. — И он в самом деле показал на запись, поспешно сделанную на отрывном календаре.

— Уж ты не боишься ли меня, Василий Ивантеевич?

— Тебя-то? — усмехнулся директор и закурил очередную «памирину».

— Совсем спалишь усы, — улыбнулась Полина.

— Обо мне позаботилась? — снова усмехнулся директор. — Так вот: тебя-то я не боюсь, а подвохов твоих побаиваюсь. Зачем пришла-то — говори.

— Слушай, Василий Ивантеевич, твой дом какой — с краю, что ли?

— С краю. А что?

— Да ни разу в нем не была.

— В гости набиваешься? На это ответ у меня один: хоть ты и баба-женщина в самом соку и очень даже мне нравишься, к тому же инженер, рабочий класс, так сказать, а мы здесь — деревня, но жена у меня ой ревнивая! Не то что тебя, а и меня прибьет!

— Ладно, не пугай женой. Скажи уж просто — куркуль ты. Куркуль — и все.

— Я — куркуль? — не на шутку обиделся Василий Ивантеевич, так что даже концы его усов слегка обвисли.

В это время в кабинет к Чужаку заглянула молоденькая секретарша:

— Василий Ивантеевич, вам из Прохоровки звонят…

— Погоди, Елена! Скажи, пусть попозже наберут… — И, снова обращаясь к Полине, спросил напрямик: — Почему это я куркуль? Только ты не виляй, Полина, говори правду!

— Да была я на доке, там среди отбросов приметила несколько брусков…

— И что?

— Так ведь ты не продашь их?

— Зачем они тебе?

— Вот и правильно я тебе говорила: куркуль ты…

— Да погоди, погоди оскорблять-то… Ты объясни толком, ну, бруски. А тебе-то они зачем понадобились?

— Вот я и хотела побывать у тебя в доме, посмотреть, как ты живешь…

— Тьфу ты, черт! — разозлился Василий Ивантеевич. — Попробуй пойми бабу, если у нее что припрятано на уме… Дался тебе мой дом! Ну, если так уж охота — пожалуйста, приходи, только потом на меня не пеняй, что не предупреждал насчет жены.

— А у тебя в доме пол-то есть?

— А как же без пола? — удивился директор.

— Как… Вот у твоего родственника — Анатолия — пола в доме нет.

— Нету? Точно, нету. Так потому и нету, что он лентяй, ничего удивительного.

— Удивительно другое: если ты директор, почему не переживаешь о том, как твои люди живут? Короче говоря, если ты не куркуль, ты мне сейчас же выписываешь этих самых брусков.

— Так тебе же не бруски нужны, а — брусы! Это, дорогая ты моя Полина, совсем не одно и то же!

— Выписывай брусы!

— Да ты что, с ума сошла?!

— Значит, так. В комнату мне нужно четыре бруса плюс еще два для крестовины — получается шесть штук. Значит, так: шесть брусов по четыре метра длиной — для большой комнаты. И четыре бруса по два с половиной метра — на кухню. Теперь пол… Сколько досок нужно — посчитай сам: комната — шестнадцать метров, кухня — шесть метров. Ну так кто ты — куркуль или нет?

— Пошла ты знаешь куда!.. Как приедешь — так и жди от тебя черт знает чего… Ты хоть понимаешь, о чем ты просишь?

— Понимаю. У тебя нет, да? Ни у кого нет, да? Значит, воровать идти, да? А я тебе вот что скажу, Василий Ивантеевич, если уж по-человечески: пропадает ведь Анатолий. Пропадает. Выходит, и семье его пропадать? Думаешь, я не знаю: да ты эти брусы и доски можешь как угодно провести по каким угодно бумагам как лес. Да, да, как простой лес, который ты выписал своему рядовому труженику на зиму, для отопления. Скажешь, не можешь? Должен смочь, если хочешь не на словах, а на деле людей поддержать.

Директор совхоза, в который уже раз чиркнув спичкой, запалил новую сигарету, не обращая внимания на то, как запаленно потрескивают от огня кончики его усов.

— Ладно, Полина, иди. Я подумаю.