Люблю и ненавижу

Они объездили весь город — от Вторчермета до Уралмаша, от ВИЗа до ВТУЗ-городка, от Химмаша до Шарташа, но Нади, конечно, не встретили. Поехали к другу детства Витьке Конюхову, студенту-философу, на Широкую Речку; попали на свадьбу, женился его двоюродный брат. Выбрали момент, отделились от всех, закрылись втроем в комнате. В окно было видно, как около «Москвича» толпилась ребятня.

— Да это заложено в природе человека, в его, так сказать, естественной субстанции, — горячился друг. — От природы мы получаем право на абсолютное наслаждение, а от общества — ограниченное. Я люблю другую женщину, жена любит другого мужчину, и очень хорошо, очень правильно.

— А все-таки это подло — изменять друг другу, — ворчал Гера.

— А лгать против своей сущности не подло?!

— Если б знать эту сущность. Для тебя она в одном, для меня в другом.

— Да мы сами страдаем от собственных измен, — сказал Алеша. — И это — человеческое чувство. И раскаяние — тоже. Если просто случка, без всяких угрызений совести, то чего уж там говорить… Оправдание человеку — любовь. Любишь — все можно…

— Как узнать-то, люблю или не люблю? — Гера качал головой. — Да и все равно подло все это.

— Вот слушай… — Алеша начал читать Энгельса. — Черным по белому: раз любишь — не только естественно, но и нравственно, и справедливо, и хорошо, и нужно — любить.

— Да ведь это, — спорил Гера, — это все внешнее что-то, а чувства куда девать? Это легко — понимать, что вот любовь — значит, и правда. Ну, а если меня любят еще, а я полюбил другую и изменяю уже, то легче, что ли, что мы свои подлости по любви делаем? Уж тогда лучше замуж не выходить, не жениться!

— Из этого святоши, — закричал друг, — распутник отменный выйдет, плюнет скоро на все!

— Не выйдет, — не соглашался Гера.

— Посмотрим.

— И еще, — сказал Алеша, — если смерть все время помнить, то тогда и плевать как будто на все. Но в том-то и дело, что человек живет с каким-то диким ощущением, будто он вечен: был вчера, есть сегодня, буду завтра… А что его не было когда-то и что не будет скоро, это очень смутное, неправдоподобное ощущение, человек его преодолевает потому, что дело человека — жизнь. И чтобы жить, необходимо равновесие внутри человека: я смертен, но внутреннее равновесие (соответствие мысли о жизни и дела жизни) есть первая необходимость, раз уж мы живем. Нужно смело взглянуть на жизнь: что есть ложь, а что правда, второй жизни жить правильно не будет. Любить естественно — но любить! — и мы должны любить. И это правда. И жизнь свою надо устраивать по любви, как по истине…

— И в таком духе, — подхватил Гера, — можно болтать до бесконечности. В общем я вас, субчиков, поздравляю, потому что оба вы одного поля ягодки. Один, правда, похлеще, а другой похитрее. Посмотрим, что из вас дальше получится. По мне, так все равно подло все то, что подло, хоть вы тут тресните!

Возвращались домой… Около коллективных садов остановили машину, сели в траву. Садилось солнце…

— Почему-то она все время о Зевсе говорила… Мифологией бредила.

— Во-во, о Зевсе! О Зевсе, видите ли! — усмехнулся Гера. — Надо же!..

Алеша вздохнул.

— Может, на рыбалку пойдем? — сказал он.

— На рыбалку? — Гера посмотрел на солнце, на небо. — Закат красный. Ночь холодная будет.

— Самая для налимов.

— Сегодня?

— Сейчас.

— Пьяные уже слишком, — сказал Гера.

— Выспимся, успеем. Шурку возьмем с собой. Скажем — он к вечеру разбудит.

— К ночи, хочешь сказать, — подколол Гера.

— Ну, к ночи.

— Давай-ка попробуем сперва до дому доехать.

…Шурка, когда сказали ему о рыбалке, странно покосился на них.

— Нечего, — сказал он, — еще чего!

— Чего?

— Пьяные оба. На рыбалку захотелось!

— Шурка, — заговорщически поманил его Алеша пальцем. — Шурка, иди-ка, я вот скажу тебе… Иди, иди-ка. Понимаешь, — зашептал он ему на ухо, — понимаешь, тут такое дело… такое дело, что… да! У меня, понимаешь, братишка, жизнь-то решается… вот честное слово! И мы вот сейчас ляжем, заснем, а к ночи ты разбудишь…

— Утонете еще, отвечай за вас.

— Не-е, не утонем. На Северушке-то? Не утонем… За налимами пойдем, за налимами, не утонем. Понимаешь ты, Герка-то скоро уедет, и я уеду… и тогда, значит, мы не порыбалим… налимов-то не потаскаем, да! Так вот мы сейчас ляжем, а ты потом разбудишь, и пойдем…

— На сеновал идите. Мамке накажу, она вас разбудит.

— Идем, значит? — улыбнулся Алеша.

— Считайте, уломали, — буркнул Шурка.