Люблю и ненавижу

Он растерялся всего на секунду, — но теперь-то она уже все замечала! — потом вдруг весело, заразительно рассмеялся, и чем дальше смеялся, тем, казалось, естественней становился его смех; посмеявшись, он начал спокойно, деловито, искренне объяснять ей. И объяснение в самом деле звучало так правдоподобно, так точно, что в другой раз, но уж не в этот, она бы обязательно поверила ему. Оказывается, они с Колей решили подшутить над ней, сочинили это письмо, попросили одну знакомую женщину переписать его своей рукой, а затем Коля отправил письмо из Новороссийска. Получив письмо, он нарочно оставил его в кармане пиджака («В светлом летнем, да? Там ты нашла?»), ну а теперь оно попало к ней в руки, на что они и рассчитывали. Между прочим, он уже потерял надежду, что она прочтет письмо: то ли никак не наткнется на него, то ли просто не смеет прочитать чужое письмо. Но нет, они оказались правы, она нашла и прочитала, а главное — поверила, так что смеху им теперь будет с Колей до самой смерти…

«Что, поверила, — скажет Коля, — будто муженек твой спутался с девчонкой?! Эх, ты! Ха-ха-ха!.. А обо мне не вспомнила, не подумала, что Коля никогда бы не допустил этого? Эх, ты, тяпа-растяпа!..»

Лариса смотрела на Романа во все глаза и не находила ни одного изъяна в его экспромте, даже иногда думала: «А может, и в самом деле все это так? Почему нет?» Но тут же вспомнила фотографии, смеющиеся, счастливые лица, неподдельную искренность их совместной радости и думала: «Боже мой, какая ложь, какая ложь!..»

— Ну да, да, да… — сказала она. — Письмо это вы сочинили с Колей, подшутили надо мной, посмеялись… Ах, какие милые, добрые два братца!.. Ну, а что ты скажешь насчет вот этой, — она показала снимок с отрезанной правой стороной, — фотографии? Может, опять сочинишь, что тут была во-о-от такая толстенная баба?! — Роман смутился, растерялся, но опять-таки всего на долю секунды; но этого теперь уже было достаточно для Ларисы. — Так можешь не растрачивать свой талант, прибереги его для другого случая!

— Ах, это… — начал было Роман.

— Боже мой, да не лги только! — воскликнула Лариса. — Я не хочу слышать больше, как ты лжешь. Знай: я нашла негативы, пленку с этим снимком… ты там вдвоем с женщиной, понимаешь? — вдвоем с женщиной! — которую и вырезал (не знаю уж, почему ты вообще напечатал этот снимок, зачем?), а для меня сочинил сказочку про толстенную бабу. Хитренький, умненький мой муж!..

— Ну что ж, ты права, — серьезно сказал Роман. — Там действительно была женщина, молодая женщина. Ты права. Но неужели тебе не приходило в голову, что если бы это была действительно  м о я  женщина, женщина, с которой бы я изменял тебе, то я никогда бы в жизни не решился печатать такой снимок и вырезать там что-то, тем самым вызывая в тебе  п о д о з р е н и е?! — На этом слове он сделал ударение. — Эта женская логика просто удивительна! Самые элементарные вещи им и в голову не приходят, а уж что-нибудь там выдумать совершенно невероятное — на это они мастаки. Как ты не понимаешь, что я не стал бы этого делать, если бы чувствовал за собой хоть какую-то вину, хоть какое-то действие, связанное с изменой тебе? Да я бы так глубоко все запрятал, что и комар бы носа не подточил! Но в том-то и дело, что прятать мне нечего. Я чист перед тобой. Да, да! Поверь! Ну, хорошо… Я вижу, ты не совсем еще веришь… и думаю, у тебя есть основания, раз уж нет нужной логики. Хорошо, я открою тебе секрет, но знай же, что ты ставишь меня в дурацкое, п р е д а т е л ь с к о е  положение к моему брату. Все дело в том, что… в том, что… в общем эта женщина, короче, с этой женщиной в то время был связан мой брат Николай… О, не смотри на меня так! Тебе давно уже известно, что Коля не ладит со своей женой, — кому, как не тебе, он всегда рассказывал об этом? — ну, а эту женщину он любит, понимаешь, любит настоящей любовью. Так что подойди к этому делу без предрассудков. Мне всегда казалось, что ты вполне способна на это, ты умная, спокойная, справедливая женщина. («Лиса-а…» — думала в это время про него Лариса.) Ну и вот… А вырезал я ее потому, что… сама должна понимать… Коля просил меня до поры до времени не рассказывать тебе об этом. Он не хотел, чтобы ты о нем думала бог знает что, ну, и попросил вырезать Милу — ее так зовут, я с тобой откровенно, — чтобы не было никаких разговоров и расспросов… Возможно, он женится на ней… Теперь ты видишь, своими подозрениями ты вынудила меня предать брата. Я виноват перед ним, но думаю, он простил бы меня, зная все… Тем более что дальше тебя, я надеюсь, — я правильно надеюсь? — никто обо всем этом не узнает…