Люблю и ненавижу

— В чем она проявляется, дружба с фабрикой? — спросил Петров. Надо сказать, он ничего не записывал, только слушал, только спрашивал, как будто корреспондентом был вовсе не он, а Елена Васильевна, которая без конца строчила что-то в блокнот.

— Дело в том, что на ткацкой фабрике работают в основном девушки. Дружба с ними положительно влияет на наших подшефных.

— Да, но вопрос — как их заставить дружить с ними? Ваши подшефные вечером, к примеру, хулиганить собрались, а вы тут как тут с девочками, что ли?

— Честное слово, Владислав Юрьевич, я никак не пойму, почему вы настроены так иронично? Вы что, подвергаете сомнению правильность наших методов? Так я понимаю? — Лихачева смотрела на Петрова без всяких шуток — серьезно и испытующе.

— А что — есть такой прием. От обратного, — улыбнулся Петров. (Видит бог, ему не хотелось ссориться с Лихачевой: она искренне нравилась ему своей детскостью, незащищенностью, святой верой в незыблемость лично разработанных принципов.) — Знаете такой прием?

— Какой?

— Сократовский. Как он обучал своих учеников? Методом отрицания. Отрицая, вы заставляете противника оттачивать доказательства. Так что, Валентина, не враг я вам, а друг!

— Еще бы вы были врагом! Вас бы тогда и в журнале держать не стали.

— Вот именно. Хотя, между нами говоря, меня давно пора оттуда выгнать.

— Ой, да за что это?! — воскликнула Лихачева. (А Елена Васильевна с каменным лицом все продолжала и продолжала писать.)

— За альтруистический нигилизм.

— Это еще что такое?

— Да вот видите как: из любви к человеку приходится все отрицать. Отрицать, чтобы утверждать. И таким образом отрицание постепенно становится второй натурой. Стали бы вы держать в штате человека, который ни во что не верит?

— В смысле — у себя, в инспекции?

— Да, у вас, в инспекции.

— Таких людей просто не бывает на свете. Которые ни во что не верят. Пока живешь — веришь. Так я думаю.

— Ого, какие афоризмы! — воскликнул Петров. Без насмешки воскликнул.

— И потом, Владислав Юрьевич, я же понимаю — вы шутите. Ведь так?

— Конечно!

— Ну вот видите. Когда однажды мы забирали Володю Зинченко — он пьяный был, — он вдруг закричал: «Не подходи, зарежу!» Я тогда мягко так говорю Володе: «Ты шутишь, ведь правда, Володя?» И что он мне ответил? Он бросил нож и сказал: «Конечно, шучу, Валентина Максимовна».

— Я так понимаю: Володя Зинченко — один из ваших подшефных?

— Да, конечно.

— Красивая штука — аналогия. Раз-два — и ты уже брат знаменитого ярославского человека Владимира Зинченко!

— Вы не обижайтесь. Это я так просто рассказала. К тому, что понимаю шутки.

— Ну что вы, что вы, конечно…

Поговорив еще с полчаса, Петров с Еленой Васильевной сели в «Волгу» и уехали. Договорились с Лихачевой, что скоро встретятся снова. Встретятся обязательно, потому что Петрова заинтересовал образ ярославского хулигана Владимира Зинченко. Заинтересовал как раз тем, что Зинченко исправился. Самое то, что нужно, — чтобы хулиган вышел на правильную дорогу. И тогда можно будет делать глубокие и далеко идущие выводы. Вот только колорита не хватало в Зинченко. Ну что это, в самом деле, человеку всего четырнадцать лет? Надо бы хулигана поматерей, лет семнадцати-восемнадцати, чтоб он ограбил кого-то, совершил разбой или даже убийство, а потом раз — и исправился. Искать, искать тут нужно, думать, как исправился, почему, какие причины? А у Зинченко причина простая: увидел, как родной дядька зарезал собутыльника. Где тут воспитательные методы? Где работа с подшефными? Где коллектив? Просто случай потряс Зинченко — и все. Увидел, как дядька всадил нож человеку в сердце, как кровь брызнула фонтаном, и — прозрел. Понял, что такое нож. Что такое кровь. И смерть. Но где процесс перевоспитания? Читателям журнала нужно именно это — процесс. Чтобы и в других городах могли поучиться, как нужно работать с хулиганами. Так что Зинченко как перевоспитавшийся вроде подходит, а вот по тому, как именно перевоспитался, не подходит совсем. Жаль. Впрочем, поживем — увидим. Надо осмотреться, прикинуть, подумать… В машине Петров спросил Елену Васильевну:

— Она откуда сама-то взялась, эта Лихачева?

— Понравилась она вам? — вопросом на вопрос ответила Елена Васильевна.

— Есть что-то любопытное. Честная, искренняя, добрая. Но немного наивная, что ли. Простите, не хочу обидеть ее.

— Нет, Владислав Юрьевич, она не наивная. Она просто очень чистая. Чистые люди, если вы заметили, нередко производят впечатление наивных.

— Да? — удивился Петров, хотя в душе не мог не согласиться с Еленой Васильевной.

— Да, Владислав Юрьевич.

— Ну что ж, тем лучше для нее. Не наивная, а чистая. Но тем не менее, согласитесь, несколько утопична… как бы это сказать… не идея, нет, идея верная — перевоспитывать, а утопична жесткость схемы, строгость системы, ее обязательные параграфы, по которым надо воспитывать хулиганов. Меня лично как журналиста больше не системы интересуют, не параграфы, а конкретные дела, поступки… Вот Бобров — тот человек дела, поступка!

— Бобров нередко использует антивоспитательные приемы.

— Зато он практик! Он конкретен.