Любить и верить

Пошел Нестерка по лавкам да по домам, ему такую шутку не впервой шутить, чем больше до вечера обойдешь, тем больше завтра заработок. И вдруг видит посреди улицы старую знакомую — жену бургомистра. Схватилась она с дородной молодухой и орет во все горло: «Я тебе покажу, как чужих мужей приманивать!» Ее соперница на вид бабенка шустрая, знать, чуяла за собой грех, только защищалась, но потом рванулась изо всех сил — и ходу, от беды подальше. А бургомистерша не удержалась на ногах и бряк об землю.

Помог ей Нестерка подняться:

— Что так разволновалась? — спрашивает. А та возьми да и залейся слезами, наверное, давно пожаловаться было некому. Так, мол, и так, заглядывает муженек к этой потаскухе, это же только подумать, меня, бургомистершу, на гулящую девку променять.

— Э-э, — говорит Нестерка, — дело известное, кто без греха. Чужая женка всегда медом мазана, а своя смолой. Но есть от этого верное средство…

— Это какое же средство?

«Будет тебе средство, — думает Нестерка, — я тебе покажу, как за заморскими купцами стражников посылать», — а вслух говорит:

— Вся эта беда от трех седых волосин, что выросли у твоего мужа под бородою. Вот если их выбрить, то ни на кого, кроме законной жены, и не глянет. И насчет этого самого — до утра спать не даст.

— А как же их выбрить?

— Известно как. Напои перед сном, да и потихоньку… но помни, сделать это можно только кухонным ножом, поточив его пред тем и три раза на него плюнув.

Побежала бургомистерша домой, а Нестерка нашел мальчонку, дал ему пятак и отправил в ратушу, сказать бургомистру, что его сегодня в собственном доме зарезать хотят.

Ну а дальше все было как по писаному. Вернулся вечером бургомистр домой, а там уже водка на столе ждет. Выпил он для виду, улегся на кровать и давай храпеть. А жена принесла нож, поточила, поплевала и только за бороду — да не всякий спит, кто храпит, — хвать ее муж за руку, а потом плетку — и ну стегать! Пока разобрались, порядком перепало ей этого «средства».

Сидит назавтра бургомистр злой, кто ему такое подстроил, догадаться не может. А тут Нестерка является.

— А, это ты, — говорит бургомистр, — проиграл, нет никакого прыщика.

— Э-э, Нет, дозвольте сначала удостовериться. Сто рублей не собачий хвост.

Скинул бургомистр штаны, смотрит Нестерка:

— Как будто и правда ничего. Не может быть, хоть маленький… Встаньте, ваше сковородие, на стул, сюда, к окну, ближе к свету. Скажите на милость — ничего. Придется платить.

— Вижу я, с твоим промыслом сыт не будешь, — смеется бургомистр.

— Это как знать, — отвечает Нестерка, — тут тонкое дело. В одном месте потеряешь, в другом найдешь. Я ведь почти с половиной горожан поспорил, что вы сегодня из ратуши свой ясновельможный зад показывать будете. — И за дверь.

Глянул бургомистр в окно, а там полная площадь народа. Увидали его — и в смех. А среди людей Нестерка суетится, деньги собирает, рубль, десятку, с кем на сколько спорил. Обошел всех и кричит:

— Эй, пан бургомистр, ваша светлость, давай сюда, рассчитаемся, забирай свою сотню.

А тот молчит, как мыла наевшись, стыдно нос показать.

— Ну, не хочешь — не обижайся. На том свете угольками рассчитаемся, мое дело предложить. А пани бургомистерше передай, чтоб другой раз посноровистее была. Люди и шилом бреют, а она и ножом не смогла.

Посмеялся Нестерка вместе с людьми — и котомку за плечи. Убегай, голый, а то обдерут, известно: от чумы и от бургомистра лучше подальше.

КАК НЕСТЕРКА ПАНА ЖЕНИЛ

Привела как-то раз дорога Нестерку в местечко под названием Старые Козы, что раньше, за давним временем, принадлежало панам Пшебыевским. Местечко как местечко: корчма на перекрестке, костел на одном пригорке, панский дворец на другом, посередине базарная площадь с лужами, сотни три хат да десятка два деревень вокруг.

Про Пшебыевского Нестерка и раньше слыхал, даже видел как-то на ярмарке. На всю округу самого высшего сорта был пан, самой мудреной породы. Ноги тоненькие, грудь как колесом переехана, шея что у быка хвост. Усики шилом, нос крючком, уши торчком. Фрак из Парижа выписан, волосы специальным парикмахером из Варшавы завиты. Жил пан не без фокуса, чем только не занимался, чего только не вытворял. И лошадей арабских разводил, и театр устраивал, и музыкантов итальянских выписывал — каждый год новая забава. Но больше всего был охоч до молодых девчат, вселил ему бог по ошибке петушиную душу, как увидит красотку, так прямо и подпрыгивает. А времена уже не те, прошла панская воля на это дело.

Явился Нестерка в самое неудобное время — после обеда. В кармане у него давно уже не звенело, в животе не булькало, а тут еще и про ночлег думать нужно. Походил, поныкал туда-сюда да и нанялся к одной молодухе дрова рубить, чтобы хоть с дороги перекусить. К вечеру управился и просится переночевать. А солдатка-молодица в дом не пускает. Бросила постилку, ступай, мол, на сеновал.