Любить и убивать

— Я маленького по сравнению с тобой роста. Наклонись.

Он наклонился. Она обняла его за шею и впервые поцеловала по-настоящему. Отпустила. Он помотал башкой и признался:

— И это было хорошо.

Машину, к удивлению, не распотрошили. Он мигом домчал ее домой. На прощание Люба его поцеловала второй раз — бегло.

— Формалистка! — криком выразил он свое неудовольствие ей вслед.

Не хотелось сразу домой. Сырцов по Большой Полянке выскочил на Садовую и, вдвое удлинив себе путь, повернул налево. Павелецкий, Москва-река, Таганка, Яуза, Курский, Мясницкая, Сухаревская, Каретный… Наверное, права Люба, что в Москву надо влюбляться, ходя по ее улицам пешком. Наверное.

Но Сырцову нравилась и Москва, проносящаяся мимо. Разновысокие и разноосвещенные дома, сгорбившиеся эстакады, малые пропасти набережных и проносившиеся рядом с тобой и мимо уставшие ночные автомобили…

Проверялся, как уже привык за последние дни. Во дворе, во всяком случае, все в порядке. Он набрал код и, тихо повернув ручку, беззвучно открыл входную дверь. Подождал, сосчитав до трех, и броском влево кинул себя на кафельный пол.

— Руки в гору, — сказал знакомый немолодой голос. Не ему, не Сырцову. И добавил, тоже не ему: — Роняй пугач на пол.

Сырцов сначала увидел, как «стечкин» упал рядом с ним, а потом, подняв глаза, рассмотрел в неоновом свете картиночку, приятную на вид. Для него, во всяком случае: полковник в отставке Александр Иванович Смирнов держал свой древний удлиненный глушителем парабеллум, прижав его к затылку до боли знакомого Сырцову блондинчика. Говорил пока один Смирнов:

— Теперь руки на стену повыше, а ножки пошире расставь, пошире. Вот так, хорошо. — Это блондинчику. А потом Сырцову: — Вставай, Жора, и обшмонай его как положено.

Тоскливо было подниматься с пола Сырцову. Слава Богу, хоть блондинчик на него не смотрел, он стену разглядывал. Успел бы он, не будь Деда, опередить киллера? Вряд ли. Тот бы очередью из «стечкина» ливанул. Сырцов занялся привычным делом. Проверив сначала под мышками. Смотри ты, полицейский кольт! Проверил за поясом — спереди и сзади. Ударил, не жалея чужих яиц, в пах. Ага, бебут в специальном кармане под коленом. И, конечно, шик на всю московскую уголовную деревню: револьверчик в специальной кобуре на левой щиколотке.

— Я так понимаю, что все, Александр Иванович, — доложил он.

— У тебя наручники при себе? А то я две пары своих уже использовал, — непонятно сказал Дед.

— А как же! — обрадовался Сырцов.

— Застегни его. За спиной.

Сырцов завел изрядно игравшие ручки блондинчика ему за спину и защелкнул наручники. Блондинчик понял, что ему теперь можно обернуться, и, обернувшись, с ужасом узнал Сырцова.

— Ты и во второй раз проиграл, сявка, — напомнил ему Сырцов про елагинскую квартиру.

— Старику, а не тебе, — попытался сохранить суперменский гонор блондинчик, за что и получил страшный сырцовский удар в солнечное сплетение. Блондинчик сполз по стене и, не дыша, призадумался.

— Собери его игрушки поаккуратнее, чтобы пальчики остались.

Хотелось Сырцову гавкнуть насчет того, что он не первый год замужем, но сдержался, понимая всю неуместность своей строптивости. Подобрал пистолеты, револьвер, нож, рассовал все по карманам.

— Ко мне повезем? — спросил только.

— Куда же еще! — весело откликнулся Смирнов и, отойдя, вызвал лифт. Блондинчик уже дышал, но до конца так и не разогнулся. В кабину его втащили под руки. И вытащили так же.

— Ты дверь открой и его туда запихни. А нам с тобой, Жора, еще небольшая работенка предстоит.

Про работенку Сырцов ничего не понял, но распоряжение старшего товарища выполнил: открыл дверь, приволок блондинчика в прихожую, усадил на пол и приказал:

— Сиди здесь и не рыпайся.

Смирнов, стоявший уже пролетом ниже, позвал:

— Сюда, Жора.

Чернявенький, тоже памятный Сырцову дружок блондинчика, мирно пристроился на ступенях лестницы. Вернее, был пристроен с помощью, как выразился дед, уже использованных им наручников. Одни наручники — по делу — были на заведенных за спину руках чернявенького, а вторая пара соединяла его ногу с крепкой железной стойкой перил. Роток узника по всем правилам был залеплен широким и длинным — от уха до уха — пластырем.

— Отстегни ему ногу. — Смирнов протянул Сырцову ключ. — А то мне наклоняться трудно, поясница что-то последнее время побаливает.

Кокетничал Дед и малость хвастался. Но ему и похвастаться не грех, в свои семьдесят повязал двух тренированных быков-киллеров.

— Как вам удалось, Александр Иванович?

— Только потому, что они дураки, Жора.

И точно — дураки. Сырцов вспомнил, какими они были в елагинской квартире. Чернявенький замигал, задергался: просил, чтобы распеленали.

— Дураки не дураки, а все равно: по двум точкам, в полном снаряжении, в абсолютной готовности.