Любить и убивать

— Если будет успех. — Захлопнул крышку багажника, незаметно вытянул «байард», обернулся к Решетову и спокойно предложил: — Ручки на багажник, Алексей, и ножки как можно шире.

— Да вы что, Георгий Петрович?! — взрыдал Леха.

— Тебе на операцию не идти, а мне как-то спокойнее, если ты за спиной без зубов будешь, — объяснил Сырцов, одновременно шмоная Леху. Арсенал Решетова был невелик: кольт в сбруе и два ножа. — Небогато.

— А мне и этого вполне достаточно, — заявил обиженный Леха.

— Не обижайся, Алексей. И садись пассажиром. Я поведу. Не поросячьим способом, а как положено — с ключом зажигания.

Выпили уже по неизвестной какой, и Спиридонов, потянувшись через узкий кухонный столик, прижал голову Алексея Яковлевича Гольдина к своей обширной груди, поцеловал в гладкое темечко и сказал трепетно, как воспитательница детсада:

— А вот сейчас ты мне все и расскажешь. Да, Бэзик мой ненаглядный?

Выпивали уже часа два. Спиридонов закатился к Гольдину в двенадцать часов ночи, как бы обеспокоенный и виноватый за свой бестактно прерванный подполковником милиции Маховым ностальгический вечер древней дружбы и воспоминаний. К полуночи ведущее здоровый образ жизни еврейское семейство поголовно дрыхло по своим комнатам за исключением главы, который встретил Алика с весьма сдержанным восторгом. Устроились на кухне и под две бутылки «Смирновской», принесенные Спиридоновым, действительно на полтора часа удалились в Малокоптевский переулок, где, как оказалось, прошли лучшие годы их жизни. Но делу — время, потехе — час. Спиридонов позволил затянуться потехе до полутора часов и наконец приступил к делу. Уже минут десять плясали вокруг дачи Ицыковичей. Выяснили, что, уезжая за бугор в страшной спешке, Ицыковичи дачу продать не успели и только поэтому подарили ее дальней и единственной своей родственнице — Суламифи Исидоровне Драбкиной, родной сестре Розы, которая является матерью Алексея Яковлевича Гольдина. Суламифь Исидоровна пожила, пожила и умерла, а владельцем дачи автоматически стала Роза и, следовательно, Алексей Яковлевич. Выяснив все это, Спиридонов приступил к главному: он попросил разрешения Бэза для себя и своих друзей слегка покопаться на этом дачном участке. Эта просьба повергла Гольдина в такой же ужас, как и появление милиционера в квартире Спиридонова. Тогда Алик задал традиционный вопрос насчет уважения и доверия. Бэз подтвердил, что он безмерно уважает и до упора доверяет. На законное недоумение Спиридонова, почему же он что-то от него таит, Бэз ответил, что уже много лет носит в себе такую страшную тайну, которой ни с кем не может поделиться. Вот тогда-то и последовал нежный поцелуй в гладкое темечко.

— Хочу, но боюсь рассказывать, — честно признался Гольдин.

— Это мне-то боишься? — обиделся Спиридонов.

— Не тебе, Алик. Вообще боюсь, хотя виноват только в том, что молчу.

— Членораздельнее излагать можешь? — попросил Алик.

— Могу — заверил Бэз, но не удержался и добавил: — Но боюсь.

— А ты бойся и излагай, — посоветовал Спиридонов.

— Считаешь? — подозрительно спросил Гольдин.

— Считаю!

— Тогда слушай. Тетя Суля умерла в восемьдесят седьмом. А у меня деньги тогда были…

— В карты выиграл? — строго спросил Спиридонов.

— За одно изобретение получил от частной фирмы. Так будешь слушать или нет?!

— Буду, буду! — испугался Алик. — И отвлекать не буду. И ты не отвлекайся.

— Так вот. Решил я дачей всерьез заняться. Руки-то у меня золотые…

— Да ну? — не удержался, безмерно удивился Алик.

— Опять? — грозно спросил Бэз.

— Молчу. Нем как могила.

— Вот. Могила, — расстроился вдруг Бэз. — Именно могила.

— Мама, — не отвлекайтесь, — фразой из анекдота поторопил Алик.

— В том-то и дело, что не отвлекаюсь, Алик. Тогда я для начала дом в порядок привел, а потом за участок взялся. Новые фруктовые саженцы посадил, старые деревья в надлежащий вид привел, грядки разбил по всей науке. И все одно за другим. Раз плантация такая получилась, значит, и естественные удобрения необходимы в большом количестве. То да се, решил я копать компостную яму. Местечко на участке было подходящее: в кустах полянка такая, скрытая от глаз. Ну, и начал я там копать. Чин чином дерн снял и приступил. Слава Богу, один. Прошел, ну, приблизительно, метр, в яме По пояс стоял. Отдохнул и двинул дальше. — Гольдин замолчал.

— А дальше? — эхом откликнулся Спиридонов.

— А дальше, — с мучительной решимостью сказал Бэз, — трупы. То есть не трупы уже, а почти скелеты, но с волосами, в рванине какой-то.

— Сколько их там было?

— Я два черепа увидел, выскочил из ямы, проблевался, подумал и сразу же стал приводить полянку в прежний вид.

— Почему в милицию не заявил, Леша?

— По той простой причине, что я тогда сумел подумать, Алик. Ну, заявляю я. Кто может знать про эти трупы? Я, который заявил, тетя Суля, которая умерла? Вряд ли. Скорее всего, только Ицыковичи. И вот я, по сути облагодетельствованный ими, устраиваю им красивую жизнь с вызовом на не очень любимую, раз покинутую родину, а может быть, и отсидку с полной конфискацией имущества.

— И дачи, — добавил Спиридонов.