Любить, чтобы ненавидеть

Гоша не спешил укладывать ее на знаменитый матрац в углу мастерской. В ней нарастало желание, недоумение, нетерпение, и когда он все же во время четвертого сеанса отнес ее туда прямо в мохеровом пледе, она обо всем забыла и не предохранилась…

Гоша закончил картину через месяц с небольшим, щедро расплатился с ней, они распили бутылочку шампанского и прилегли на матраце… Оказалось, прощались, ибо больше он не звонил. Когда она приехала к нему без звонка, он грубо выставил ее, но она успела заметить стоявшую на крохотном подиуме другую девушку, закутанную в тот же плед. Верка раскричалась, въехала Гоше пару раз по физиономии — он только уклонялся и улыбался, — приехала домой и впервые закурила травку вместе со своим Мишей. От третьей затяжки она с непривычки «улетела»…

Наутро не могла вспомнить, когда ушел Миша. Болела голова, подташнивало. Вера решила, что заболела, и отправилась к врачу в поликлинику брать бюллетень.

Там она узнала, что беременна, и уже на втором месяце.

Что делать?

Аборт?

В детдоме им очень красочно объясняли, что в результате ранних абортов возникает бесплодие.

Она точно знала, что это от Гоши, потому что только с ним позволила себе однажды не предохраниться.

Идти к Гоше?

Абсолютно бессмысленно: Верка давно поняла, что таких, как она, натурщиц у него не одна. К тому же он женат, имеет дочь…

Оставалось одно — рассказать Мише. Нет, не признаться, а просто сообщить, что забеременела от него — он никогда не интересовался, предохраняется она или нет.

Верка не ожидала, что он обрадуется, услышав эту новость.

В эту ночь они впервые за все время близости по-настоящему любили друг друга. Он — от счастья, что будет отцом и оставит после себя след на Земле, а она — из благодарности за такое его отношение.

Будущее казалось безоблачным.

Ей удалось удержаться и не курить травку до самых родов. И позже, в течение нескольких месяцев, пока кормила грудью, Вера стойко держалась, категорически отвергая все попытки Михаила угостить ее косячком. А когда молока стало мало и она перевела ребенка на искусственное питание, не устояла и стала вместе с Мишкой покуривать.

— Вот тогда я первый раз встряла, не утерпела, — сказала Зоя Михайловна.

— Это вы правильно сделали, — заметила Клава. — Детдомовские, они на первый взгляд только кажутся отчаянными, а на самом деле более беспомощных и беззащитных людей поискать.

— Донимали ее соседи по любому поводу — то не так на кухне убралась, то пеленки не там сушит… Скандал за скандалом. Когда Мишка дома, не смели и носа из своей комнаты высунуть, а когда Вера одна — обязательно к чему-нибудь да придерутся. Вот и стала она с моего разрешения чуть что — с маленьким ко мне…

— Болел?

— Животиком мучился. Да и то сказать, чем они со своим Мишкой мальчонку кормили! А уж курили… Словом, настояла я и добилась, чтобы взяли Васеньку в ясли. И Михаил ходил, добивался, он, ничего не скажу, любил мальца, заботился, какие-то справки приносил, ходатайства разные, когда, конечно, не накурившись был. Все обещал, распишемся с Веркой… Словом, взяли Васеньку на пятидневку. И до чего здоровенький мальчонка оказался — ну, кажется, чего такого особенного в яслях-то? Питание — смехота, условия — никакие, нянек не хватает, памперсов этих нет, дорогие слишком, вот они обделаются и орут… А Васенька поздоровел, толстенький стал, румяный, просто чудо. Значит, порода в нем такая, крепкая…

— Я так понимаю, что вы и сами к нему привязались? — спросила Клава.

— Чего скрывать… И относила в ясли, и приносила по субботам домой чаще я, да не к ним, а к себе. А потом, когда время пришло в детский садик определять, Мишка помер.

— Что так?

— Это у них, у наркоманов, обычное дело, передозировка называется. Сколько раз участковый приходил, лекции им читал, предупреждал, что можно и Богу душу отдать, грозил родительских прав лишить, только все зря: они сейчас пообещают завязать, а уж на другой день в два горла накурятся до потери сознания. Потом совсем ополоумели, колоться стали…

— Значит, он на иглу сел? — проявила осведомленность Клава.

— А я о чем? Верка словно ошалела, к вокзалам ходить стала, о Васеньке совсем уж не заботилась. Я было сунулась с детским садиком договариваться, только кто ж его возьмет, когда бесплатных детских садов почти не стало, очереди на год… Пошла я в милицию, у нас в отделении женщина по работе с детьми, даром что старший лейтенант, а добрая и отзывчивая, и у самой двое детей, так что она помогла… Вот… А на днях Верку похоронили… Тоже передозировка, как сказал участковый. И теперь Васеньку в детский дом отдают. Кое-как упросила пару недель подождать, взяла к себе… На комнату-то соседи Веркины уже губу раскатали, заявление подали, ходят, торопят, хоть положено ждать шесть месяцев… А мне так Васеньку жалко. Опять же по закону он в комнате-то этой прописан, нельзя же ребенка так вот, взашей…

— Что же вы его к себе не возьмете?

— Куда? Своих двое внуков, да младшая дочь вот-вот третьего принесет. Они ведь рожают, не думают.

— Это да, — согласилась Клава.

— А жилищные условия ныне, хоть взвод нарожай, не улучшают.