Любимый ястреб дома Аббаса

— Вы правы, пора, — неохотно признал, наконец, Бармак. — Если коротко, то все ждут решения о походе. Халиф Марван не успевает метаться то к одной группе повстанцев, то к другой. Его ссора с армией Дамаска не кончается, перед нами халиф, который не доверяет самой боеспособной части своего войска, и наоборот. А такое счастье для нас вечно длиться не может. Поэтому мы с мервским повелителем пытаемся решиться на поход. Надо наступать. И брать власть. Его войско — и войско Куфы. Куфа, если вы не знаете, это такой препаршивый городок, из числа тех военных лагерей, которые возникали как бы сами собой, я бы сказал — из грязи, в те дни, когда наследники пророка начинали завоевывать мир. Захватывали какую-то территорию, какой-то город и под его стеной создавали свой солдатский лагерь — джунд. Глядишь, а это уже как бы и тоже город. В общем, Куфа — это такое место на юге самой западной провинции Ирана, в Ираке. Уже почти у моря. И у нас там тоже есть некоторое воинство, хотя — строго между нами — далеко не такое внушительное, как у Абу Муслима. Зато оно не в такой чужедальней глуши, как этот самый Хорасан, а под боком у ключевых дорог державы. Идея наша в том, что надо бить двумя армиями, армия Куфы — с юга, Абу Муслим — с востока, чтобы Марван не знал, кого ему отражать сначала. И пора четко сказать, что дом Аббаса берет власть в свои руки. Я говорю о провозглашении нового, истинного халифа, Маниах. Вот почему история с убийцами так важна именно сейчас. Надо знать, кто это делает и зачем. Ведь убить могут кого угодно. А кто этот следующий «кто угодно»? Вот в чем вопрос.

— Новый халиф? — соображал я. — Мухаммед, человек из Хумаймы, которого уговаривал некий аптекарь и продавец духов, уже умер, ведь так?

— Четыре года назад, — подтвердил Бармак.

— И кто же теперь возглавляет дом Аббаса? Неужели… — И я перевел взгляд на Мансура.

— А вот это — не тот секрет, который вам сейчас полезен, — очень серьезно сказал Бармак. — Но в принципе — да, следующий — один из сыновей Мухаммеда из Хумаймы. Мансур — тоже сын Мухаммеда. Хотя у старого садовода были еще и два брата, то есть дяди Мансура и его братьев. Семейство Аббаса — оно большое. Но прочего вам лучше, повторяю, не знать. Вот такие дела предстоят. Придется нам еще поездить. Неделя на запад, неделя обратно, сколько-то дней там. А в дороге веселее.

— Целитель, — сказал я Ашофте, который к этому моменту как раз утомился обучать меня искусству справляться с рублеными ранами, — у меня есть серьезный вопрос. Представьте себе женщину, которая… Вот вам история: ее любимая лошадка состарилась. Перестала бегать. Перестала есть. Вы сами знаете, что в таком случае советуют хозяйке. Но эта женщина… тогда еще подросток… не подпускала к своей любимице никого, ухаживала за ней до конца. Просто спала в конюшне, провела с этой лошадью ее последнюю ночь. А теперь то, что про нее рассказывают сейчас. Она рубит людей не то что с легкостью — с удовольствием. Она… удовлетворяет на поле боя раненных воинов. И потом добивает их ударом кинжала. Это возможно? А если возможно, — то что с ней произошло? Как ей помочь?

— Как помочь женщине, вдруг начавшей получать удовольствие от убийства людей? — фыркнул Ашофте. — Да еще вытворяющей такое с мужчинами? У всех на глазах, как я понимаю? А из вас мог бы выйти настоящий целитель, господин Маниах, если вы задаете такие вопросы. Но легких ответов у меня нет. Если вы заметили, идет война. Мир перевернулся в очередной раз. И до сих пор не может устояться. В такие дни на улицах и рынках в несколько раз больше людей, которым надо было бы помочь. Это видно по их глазам. Но, клянусь всеми богами этого мира, проще зашить рану, чем вылечить безумие. Они же не просят помощи, иногда даже наоборот. Да вот я вам назову одного очень хорошо знакомого вам человека… — Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, потом вздохнул и продолжил: — Обратите внимание, как он говорит с вами наедине, — а я слышал, что вы с ним не раз говорили, — и как ведет себя, когда вокруг много людей. Это два очень разных человека. С вами он должен быть, как я понимаю, очень искренним и даже слабым. А вот когда появляются другие люди… Он стоит очень прямо, закидывает голову. И рубит воздух двумя ладонями вот так. А потом ладони крепко сжимаются. Ему все время нужно кого-то побеждать. Выбирает себе оппонента и побеждает. Насмерть. Много говорит, если кругом публика. Таким все время надо с кем-то общаться, необходимо, чтобы им восторгались. И как вы ему поможете? Этот человек очень, очень болен. Лет через пять — я представляю, во что он превратится. Если доживет. Но пока от его руки умирают другие. Вот это все, — он обвел рукой шатры, из-под которых доносились уже привычные мне стоны, — это ведь его работа. Не может остановиться…

Вот, значит, как. Что ж, про мервского барса я все понял еще по разговору с Юкуком.

— Женщина, — напомнил я, наконец.

— А что женщина? Мне надо ее посмотреть, — нехотя проговорил Ашофте. — Глаза, лицо, движения рук… По ним все видно. А как вы ее ко мне приведете? Она сама вас попросит?