Любимый ястреб дома Аббаса

А по дороге приобрел новую кисточку и новую пару листков папируса, вместо брошенных во время недавнего бегства.

Но как сделать письмо безопасным? Согдийские купцы хорошо знают, что такое кодированные послания, а про то, как мой братец отправляет или получает письма, спрятанные в самых неожиданных местах (в конском копыте, в замазанном заново глиной и заново обожженном донышке кувшина и так далее), можно было бы написать целую поэму. Но я-то не имел в руках никаких таблиц для кодирования, и заодно никакого собственного опыта засовывания писем в странные места.

И тут, видимо, только что мелькнувшее в голове слово «поэма» навело меня на одну занятную мысль.

А что, если стать поэтом? Письмо в стихах… это не такая уж плохая идея в мире, где поют и пишут стихи все подряд.

Смысл послания, которое я собирался написать, был ясен. Мне для начала надо было сообщить братцу, что я в Мерве и жив, — хотя сам факт прихода письма это бы и означал. Далее же требовалось рассказать, что дела его в полном развале, причем везде — в Бухаре, в винном доме Адижера, в больнице, которая осталась без наших денег. Еще требовалось объяснить, что мне самому нужны деньги (жить за счет Бармака, естественно, я долго не собирался). А дальше надо было предоставить брату приятную возможность ответить мне и принести много, много извинений.

И, самое главное, надо было узнать у брата, кто такой Юкук, и правда ли, что он работал на Аспанака здесь, в Мерве. Потому что делать что-то в Мерве в одиночку было бы с моей стороны полным безумием. Так же как и в одиночку ехать домой. А с длинным воином под боком я бы себя чувствовал как минимум спокойнее.

Но я очень хорошо помнил, что еще в Бухаре решил стать самым трусливым трусом во всем мире. Юкук спас мне жизнь? Но мало ли по какой причине он мог это сделать. Он говорит, что работал здесь на брата? Пусть брат это и подтвердит.

Итак, оставалось только изложить все это стихами.

На славу великого Ли Бо, которому император собственной рукой размешивал суп, рассчитывать мне вряд ли стоило. Но в моей любимой Поднебесной империи простой стих мог сложить кто угодно, то есть любой человек с минимальным образованием. И не только в ней. И здесь, в сотрясаемой мятежами империи халифа, стихи пишут или писали все — рыночные бродяги из народа арабийя, генералы поверженного царя царей и такие же поверженные наместники повелителя правоверных.

Мир вокруг полон поэзии. И вообще, если человек чем-то отличается от животного, то тем, что это поэтичное животное.

Писать стихи просто, успокоил я себя.

Я представил себе медленный, прихотливый ритм уличных песен Ирана: письмо из Мерва, конечно, лучше писать на пехлеви. Постучал пальцами по колену. Так, теперь рифма: проще всего было, подражая этим самым уличным песням, взять строки, выстраивавшиеся парами, и найти одно лишь слово, которым бы все эти строки кончались. Такое слово, которое певцы выводят с особо тоскливым стоном.

И слово это родилось как-то сразу. Потому что чего я хотел попросить у Аспанака, кроме денег? Чтобы он дал мне ответ на мой вопрос насчет человека, отзывавшегося на кличку «Сова», — Юкука. То есть сказал бы, можно ему доверять или нет.

Скажи, брат: вот смысл моего главного вопроса.

Так, на пахнущей больницей плоской и жалкой лежанке, родились, в качестве первого наброска, такие же жалкие обрывки строк, которые ввергли меня в уныние:

Печальна Бухара — о, скажи мне!
Разбит кувшин с вином, не склеишь — о, скажи мне!
Тоска у лекаря в глазах — скажи!
Мне верить ли сове — скажи, скажи!

Может быть, писать стихи все-таки труднее, чем я думал? Допустим, «печальна Бухара» — это неплохо. Но чем, собственно, она так опечалена? Тем, что из нее не выехать, чтобы за тобой не увязалась свежая пара убийц вместо других убийц, которых самих только что зарезали? И как в этом бреде разобраться, да еще описать его в стихах?

Ну, хорошо, где прячутся наблюдатели, почему у ворот нашего подворья сидят стражи и почему при этом там убивают тех, кто за мной следил, — это уже не моя работа. У брата это получится куда лучше.

Далее, не мое дело разбираться, что делать с винным хозяйством Адижера, кто и почему устроил на него налет. Пусть брат просто знает, что и там дело плохо. И что лекарь тоскует не просто так, а из-за денег-вот это надо дописать. Так, про деньги — это важно, они мне будут нужны самому. А с совой все ясно: дела хуже некуда, сижу, грущу, слушаю сову, потому что ночь, больше слушать некого, разве что свихнувшихся ишаков, если им приснится кошмар. В общем, полный крах всех надежд, и шпильки падают из поредевших волос — впрочем, это уже не из той поэзии.

Тут я, помнится, подумал, что было бы хорошей мыслью сложить стих из одних названий городов — умерших или на наших глазах рассыпающихся в прах, превращающихся в сонные деревни меж развалин. Где сегодня гордые Волюбилис, Септем, Хиспалис, Цезарея Августа, Панормус? От них останутся скоро одни имена.