Любимый ястреб дома Аббаса

И я к полному изумлению обнаружил, что держу, наваливаясь всем телом, тот самый окровавленный обрубок, от которого уже не слышно было даже стона. А красноглазый человек делает с этим мясом что-то жуткое – отрезает от него куски, промокает какие-то места все новыми тряпками и попросту орудует над этим телом настоящей портняжной нитью с иголкой. И при этом постоянно бубнит себе под нос:

– Хм, это копье, это оно может, да… воткнулось и повернулось, а мне теперь думай, что делать. Кости, считай, уже нет – и что, будем резать совсем? Хм-м… И когда же этот юнец успокоится и перестанет колошматить людей – лучше бы всех сразу поубивал… Да сам доктор Бухтишу упал бы без чувств от того, что мы тут делаем. Все. Повязочка. А дальше… выживет – не выживет, есть такая игра.

Залитый с головы до ног чужой кровью и какой-то слизью, я начал опускаться на скользкую землю.

– А вам, собственно, что тут было надо, юнец? – заметил меня заново доктор. – Где? Ах, плечо… ах, кинжал… уж очень вы нежный – с такими ранами люди лежат неделю и потом садятся в седло… Хм. Так. Так. Это же надо так запустить ерундовую рану, порез, в сущности. А вы когда-нибудь видели, как из раны вылезают белые червяки с черными головками? Нет, нет, вот этого здесь делать не смейте. И без вас грязища. Глубокий вдох носом… Терпите. Хм-м. Если послезавтра не спадет жар, то благодарите дом Маниаха за то, что нет лекарств и что вы умрете от пустяка. Так бы я вас быстро поставил на ноги. Вот тут мы просто отрежем. И вот эту дрянь почистим, вытащим и выбросим. И зашьем. Вот и все. Повязочка… Так, даю вам чистую куртку, в том углу возьмите, а вместо штанов вот оберните… Будете как из народа арабийя. Это проще. Девушка, в дальний угол его куда-нибудь. Он сейчас будет спать. Завтра меняем повязку. Маниах, понимаете ли…

Шатаясь, побрел я куда-то, подталкиваемый бессловесной девушкой. Упал на свободную лежанку, пахнущую бараном.

Яростным огнем горело плечо, рука и весь бок, но почему-то сейчас боль эта уже не пугала – теперь это была какая-то правильная, веселая, согревающая боль. Хотелось спать, и было совершенно неважно – гонятся ли за мной двое, а то и трое неизвестных, или отстали. Мое путешествие было все равно закончено, и больше я попросту не мог уже сделать ни шагу.

Вяло и как во сне следил я, как на пустовавшую лежанку рядом со мной долго, на ощупь укладывался длинный детина; лицо бедняги, включая глаза, было почти полностью скрыто повязкой. Он улегся, вздохнул долгим-долгим вздохом – и, видимо, сразу же заснул.

Заснул и я, и все дальнейшее уже было лишь сном. Две тени легли на меня – длинные-длинные, они протянулись от самого входа в шатер. Ужаса не было – я знал, что следует лишь провалиться в сон еще глубже и приснится что-то другое. Может быть, даже – голос Заргису, говорящей мне при очередной встрече: я все о тебе знаю, ты прошел великий Путь уже восемь раз, тебе завидуют все торговые дома, твоим покупкам нет равных, ты стал знаменит. И я рада.

Но совсем другой, поистине кошмарный, сон все не уходил. Два человека оказались совсем близко. Один остановился чуть поодаль и даже повернулся ко мне спиной, высматривая, не входит ли кто в шатер. А второй чуть нагнулся надо мной, и рука его начала выползать из-за пазухи. И поскольку все это был только сон – такой сон, когда нельзя шевельнуть ни рукой, ни ногой, – то я совершенно не удивился, увидев, как веером разворачивается деревянная рукоятка и из нее появляется чуть искривленное жало тонкого ножа.

Да, в конце-то концов, когда же этот сон пройдет! Это ведь не я, и это происходит не со мной, хотелось мне крикнуть изогнутому в поклоне убийце. Мое место в этом мире – или под звездами Пути, среди голых камней и высохших речных русел, или среди потоков разноцветного шелка, струящегося в руках слегка раздраженного продавца. Вот он, стоящий на высоких сандалиях-подставках, со свисающими до пояса складками рукавов, в бурой шапке с торчащими шпильками, с жидкой бороденкой в три волоска. А вот чуть нахмуренный и придирчиво рассматривающий рулоны его товара согдиец – это я, настоящий я. Меня не может быть здесь, в городе бунтовщиков, где убивают людей и насилуют женщин, где я не понимаю ничего и не знаю никого. Я не могу валяться тут, раненный неизвестно кем и почему, с пульсирующим плечом, под кинжалом, который сейчас опустится на меня из-под полога шатра.

И тут длинной и призрачной тенью начал подниматься раненый с забинтованной головой, лежавший по другую сторону от меня. Человек этот как бы совершал одно длинное непрерывное движение – он одновременно левой рукой срывал повязку, и из-под нее показывалось знакомое лицо с чуть сплющенным, вдавленным носом и выпяченным подбородком. Правую же руку он вытягивал через мое тело в сторону убийцы, в руке этой мгновенно проблеснуло длинное, очень длинное, изящно выгнутое лезвие. И в этом бесконечном движении левое его плечо как бы отворачивалось от меня все дальше, он почти падал в повороте, а меч в правой руке с усилием тянул на себя, как веревку.