Любимая учительница

Давид посмотрел на меня, потом на Глеба, видно, кивнувшего ему, и разжал пальцы. Алиев упал на пол, хрипя и кашляя. Потом сел, привалившись спиной к стене, пытаясь отдышаться. Лицо его постепенно приобретало нормальный цвет.

Давид отошел к нам с Глебом, молча вытащил меня из его рук, прижал к себе. Я с удовольствием закуталась в его объятия, чувствуя себя невероятно спокойной и защищенной.

В той, прошлой жизни, никто не заступался за девочку Таню, никто не жалел и не вытирал ей кровавых соплей после драки. И поэтому контраст окончательно меня вернул в нормальное, спокойное русло, в настоящее. Где я — спокойная и красивая женщина, у меня шикарные мужчины, защитники, которые всегда спасут, помогут, и можно вообще ни о чем не париться. Это было потрясающее по своей силе и остроте ощущение, пожалуй, даже в какой-то степени круче секса с моими любовниками.

Давид смотрел на меня, осторожно оглаживал лицо, как до этого Глеб, проверял, есть ли следы на шее от захвата, не порвана ли блузка. Пальцы его, грубые и жесткие, только что причинявшие боль другому человеку, порхали аккуратно, нежно и деликатно. И это тоже был жесткий контраст, который я пила всем телом. Купалась в нем, получая удовольствие.

Глеб между тем присел на корточки перед Алиевым:

— Чего ты хотел от нашей женщины, смертник?

— Вашей… кого? — Алиев, несмотря на боль и стресс, с изумлением посмотрел на него, потом перевел взгляд на нас с Давидом и сложил два и два. И в глазах его застыло непередаваемое выражение шока от услышанного.

— Слышит плохо, — посетовал Глеб, — Дава, ты ему только горло пережал? Или по ушам тоже успел?

— Не успел. Пиздит.

— Сейчас проверять буду, — Глеб резко наклонился к Алиеву, и тот отшатнулся, заговорил торопливо:

— Не надо! Слышу все! Слышу!

— А если слышишь, почему на вопрос не отвечаешь?

— Она сама первая! Она меня ударила!

— О как! Таня, а чем тебе этот придурок помешал? И, самое главное, почему сама трудилась? Ногти сломала, наверно, о его рожу?

— Он к Кате пристает, преследует.

— Она — моя девочка! — взъярился Алиев, надо отдать ему должное, довольно смелый парень. Не обоссался до сих пор от страха, как многие другие, и даже еще и возражать что-то сил хватило.

— Не ври! Она тебя боится! Ты ее преследуешь! Скот!

— Парень, нехорошо к женщине приставать, — покачал головой Глеб, а я не удержавшись усмехнулась. Сразу вспомнилось, как силой целовал меня в кабинете. Ну вот кто бы нотации читал? Но все равно внушительно вышло.

— Она — моя! — Алиев смотрел зло и неуступчиво.

Глеб хмыкнул, перевел взгляд на Давида.

— А она знает, что она — твоя, смертник?

На этот вопрос Алиев ничего не ответил, отвел взгляд, зло сжал кулак, впечатывая его в пол. В этот момент он, казалось, вообще забыл о том, в каком положении находится, переживая свою личную драму.

— Хотя, похуй. — Припечатал Давид. — Потому что это не отменяет вопроса. Какого хуя ты, падаль, полез к нашей женщине? Напугал? Хватал? Да мы за один взгляд твой в ее сторону тебя разъебем. А ты себе позволил…

Он зарычал, опять заводясь, но я вжалась всем телом в него, положила ладонь на колкую щеку, успокаивая.

— Да я не знал же! — Алиев повысил голос.

— Похуй. Отвечать будешь все равно.

— Так, — Глеб верно понял короткий взгляд друга, — Татьян Викторовна, у тебя дела ведь, да? Занятия? Иди, а то там студенты веселятся уже, наверно.

Я, опомнившись, глянула на часы. С момента начала нашей интересной беседы с Алиевым прошло всего семь минут. Надо же, как время растянулось. Столько всего вместило.

Я повернулась к Давиду, зная, кто будет решать в итоге:

— Дав, не надо ничего такого.

— Поговорим просто, не волнуйся.

Я обняла его за шею, привстав на цыпочки, уже не стесняясь Алиева. Смысла не было.

Давид подхватил меня под попу, чтоб смогла достать до его губ, сзади подошел Глеб, повернул меня к себе за подбородок, коротко, но очень жарко поцеловал:

— Иди, Татьян Викторовна. Иди. Дав, пусти ее уже. А то потом не сможем.

Я уже чувствовала сквозь джинсы, что у Давида опять встал вопрос, поэтому особо не шевелилась, опасаясь, что придется его решать прямо здесь. Не то, чтоб я была сильно против, жеманничать глупо после всего, что мы творили, но все же у нас тут зритель. И нерешенная проблема.

— Иди, малыш, — пробурчал Давид, с огромным сожалением отпуская меня на пол. Проведя напоследок по телу ладонями обстоятельно и грубовато. Я не смогла удержаться и подалась к нему немного, в попытке захватить побольше ощущений, еле слышно муркнув. Парни сразу же задышали глубже, Глеб придвинулся еще ближе, положил руки мне на плечи, наклоняясь к моей шее и коротко и горячо целуя, вызывая дрожь невозможную, а я не могла взгляда отвести от глаз Давида, уже опять затягивающих, жгучих, с отчетливо зарождающимся безумием похоти на дне зрачков.

Отрезвил нас хриплый кашель.

Алиев!

Я задергалась, выбираясь из рук парней, краснея от стыда. Ну надо же! Ну каковы хитрецы! А я-то? Я?

Глеб, с видимым сожалением проводив меня взглядом, усмехнулся:

— Иди давай! А то не пустим!

— У него запись в телефоне, — вспомнила я перед тем, как уйти.