Любимая девушка знахаря

Некоторое время Максим молчал, потом сказал:

– Зачем золото мертвецу?

– Ты хочешь убить его?

Ах, как надеялся Софрон, что голос Тати дрогнет при этих словах, исполнится возмущением! Но любимый голос звучал спокойно, холодно.

– Если бы он согласился отпустить тебя... Но ведь не согласится, – добавил Максим виновато. – Значит, он обречен.

– Да, – тем же холодным голосом проронила Тати. – Он больше не нужен. А золота ведь не так и много, чтобы отдавать его тому, кто больше не нужен.

Софрон снял с плеча винтовку и подошел вплотную к окну. Тати повернула голову на шум и – увидела его. Увидела – и засмеялась, сощурив свои длинные глаза. Наверное, она думала, что Софрон не сможет выстрелить, не решится выстрелить в нее. Но он решился.

Максим вскочил на нарах и несколько мгновений смотрел на Тати, голова которой в одно мгновение превратилась в кровавое месиво. Несколько алых брызг попали на его лицо.

Пока он смотрел, Софрон успел перезарядить винтовку и выстрелить вновь. Но потрясенный Максим покачнулся – и пуля пролетела мимо.

Максим вскочил с нар, кинулся к двери. Софрон только усмехнулся, перезаряжая ружье: неужели тот надеется спастись бегством от охотника, который бил белку в глаз и любую птицу влет, который не боялся с одним ружьем хаживать на медведя-шатуна?

– Погоди, не стреляй! – крикнул Максим, выскакивая на крыльцо, и тут же получил заряд в плечо.

Итак, Софрон опять промахнулся – попал в плечо. Максима швырнуло к стене, но каким-то чудом он все же удержался на ногах.

– Ты сделал это из-за золота? – прохрипел он. – Из-за того, что хотел получить все самородки? Ну так ты не получишь ничего! И никто не получит, потому что их вечно будут охранять два трупа, мой и Тати!

Только тут Софрон увидел, что Максим держит в руках тот самый мешочек, который был им снят с убитого капитана Стрекалова. Мешочек с самородками! Максим стащил с пальца перстень капитана Стрекалова и тоже сунул его в мешок. Потом размахнулся.

Мелкие золотые брызги разлетелись в стороны. Взметнулся и сам мешок серой тяжелой птахой...

Софрон тупо проводил его взглядом, потом посмотрел на Максима. Тот медленно сползал наземь по бревенчатой стене. Наверное, он обдирал спину о неотесанные бревна, однако не чувствовал боли, потому что был мертв. Софрон это сразу понял, как только увидел кровь, которая текла из его рта.

Он немного поглядел на Максима, провел ладонью по его лицу, закрывая погасшие, уже незрячие глаза, потом перешагнул через него и вошел в зимовье. Голые ноги Тати были судорожно раскинуты. Вместо лица... Софрон не мог смотреть.

Софрон отвернулся, вышел на крыльцо и всадил в мертвого Максима еще одну пулю. Теперь он жалел, что поддался мгновению жалости и закрыл ему глаза. Максим не заслуживал! Пусть бы так и сидел, пусть бы вороны выклевали его лживые очи! Софрон никогда не ненавидел никого на свете так, как этого человека. Максим отнял все, что у Софрона было, все, что тот добыл для себя, все, что Софрон любил. Максим забрал у него жену и золото. И отнял наслаждение местью! Теперь Софрон обречен всегда думать о том, убил ли он Тати и Максима из ревности и мести – или все же потому, что хотел один завладеть всеми самородками.

Золотая падь, где человек узнает все о себе и своей сути... Ну что же, Софрон узнал теперь, что его сутью было убийство. Из-за ревности? Из-за золота?

Мелкие самородки скрыты травой и землей, теперь их не найти. Нет, наверное, если постараться, можно поискать в ямах, среди выворотней... Но Софрон не станет этого делать.

Как можно искать здесь золото, когда Тати вышла на крыльцо и обратила свои залитые кровью глаза на Софрона?

– Уйди! – крикнул он, махнув рукой. – Уйди!

Но она не уходила. Она стояла неподвижно. Он увидел, как нежно округлился ее живот. Там ребенок... Слабый детский крик донесся до Софрона, и безумие захлестнуло его. Забыв обо всем на свете, он бросился прочь».

* * *