Любимая девушка знахаря

Алёна рванулась куда-то, отпихнув ногой подлую деревяшку, немного проползла в каком-то сумасшедшем темпе, слушая звук мягко обрушивающейся земли, кое-как осознала, что та падает уже не на нее, что она все же не засыпана, вырвалась... Но куда? В какую сторону теперь ползти? Вперед или назад? И как отличить одно от другого? Никаких мыслей на сей счет не имелось. А фонарь она уронила там, где начался обвал. Да и что в нем проку, в несветящем-то? В довершение всего Алёна не могла вспомнить, ползла по прямой или поворачивала, и сколько раз. Делать было нечего, кроме как продолжать двигаться наудачу. В конце концов, подземный лаз где-то же закончится!

Вообще он вполне мог кончиться тупиком, но эту мысль Алёна с гневом изгнала из глубин подсознания, как подлую и предательскую. Ей хотелось думать, что она не совсем запуталась в направлениях и ползет не невесть куда, а возвращается в подпол дома Феича. Такая мысль вселяла бодрость, а потому Алёна сосредоточилась на ней.

Она ползла и ползла, вспоминая одну из любимых своих героинь – пани Иоанну, которой тоже пришлось освоить ползучий путь передвижения в подземном ходе, однако тот ход был прорыт силами самой пани Иоанны, это раз, а во-вторых, он все же привел ее к спасению... Ну, раз повезло героине Хмелевской, почему должно не повезти Алёне Дмитриевой, которой, вообще-то, всегда везет? Правда, не повезло в единственной безумной и страстной, может быть, последней любви, так и что, ведь на том жизнь не кончилась...[16]

Отогнав от себя видение некоего лица с колдовскими (ну да, наша героиня не столь давно была так безумно влюблена, что находила самые несусветные эпитеты для предмета своих чувств!) черными глазами и, главное, прогнав совершенно убийственные в данной ситуации мысли о том, что в те незапамятные времена она была убеждена, будто умрет с горьким именем Игорь на устах, Алёна продолжала путь на четвереньках, постепенно привыкая к диковинному способу передвижения, начиная более четко воспринимать окружающее и осознавая, что рельеф местности, так сказать, ей незнаком. Совершенно точно – она не проползала вот это углубление и об этот выступ в стене не ударялась плечом... А впрочем, Алёна отличалась изрядной топографической тупостью, поэтому не слишком доверяла своим ощущениям – просто ползла, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, и завидуя никталопам, из которых ей был известен отнюдь не только чудаковатый географ Жак Паганель, но и некоторые другие личности. Вообще с никталопами у нее с прошлой осени были очень сложные отношения. С никталопами, а также с дальтониками. Общение с некоторыми из них едва не возымело самые необратимые для нашей вездесущей героини последствия... На счастье, все обошлось[17].

Сейчас Алёна с превеликим удовольствием подзаняла бы у никталопов их способностей. И, кажется, мечты ее начинали сбываться: чем дальше она ползла, тем отчетливей различала вокруг себя очертания стен. Неужели наступила-таки долгожданная никталопия? Но спустя несколько мгновений стало ясно, что благоприобретенные дефекты зрения тут вовсе ни при чем. Откуда-то проникал свет, вот в чем дело! И еще через пару минут Алёна обнаружила, что над головой у нее уже не земляной свод, а нагромождение каких-то черных балок, сквозь которые мерцает сумеречное небо.

Из записок Вассиана Хмурова Что рассказал дядька Софрон

«Наверное, они неминуемо оставили бы следы, когда б к вечеру не нанесло с долины Амура ветер. Он принялся трепать зацветшую тайгу так, что над прииском закружился розовый ветер из шиповниковых лепестков. Максим, когда два лепестка прилипли к его губам, блаженно улыбнулся и втянул их в рот. Осторожно, с наслаждением пожевал. На губах словно бы остался вкус поцелуя. Как давно, ох, как давно он не целовал ничьих губ! Но, может быть, совсем скоро...

Он оглянулся. В это время тут никак не могло быть Софрона, но Максиму хотелось поймать чей-то дружеский, понимающий взгляд, хотелось радостно подмигнуть близкому человеку (а ближе Софрона и Тати не было у него сейчас никого на свете). Софрон разделил бы его радость: ветер, который сдул лепестки с шиповниковых кустов, а в том числе и с того, который рос около подземного хода, – это был ветер-помощник, ветер-пособник!

Максим наткнулся на взгляд Акимки – и спохватился, что забылся, и мигом принял тот же угрюмый, хмурый, настороженный вид, какой напустил на себя ночью, когда призрак белого тигра возмутил покой острожных. Надо еще не забыть озираться заполошно и украдкой бросать испуганные взгляды в сторону острова. Что Максим и проделал незамедлительно, приметив – Акимка тоже туда косяка дает то и дело. Боится! Эх, Акимка, гольдская твоя трусливая душа! Тебе есть чего бояться, но вовсе не призрака тигра...