Любимая девушка знахаря

Маруся закричала, однако крик ее канул в туман, словно в сырую грязную вату. И вдруг солнце сияющей плетью ударило по глазам... Скольжение остановилось. Маруся разомкнула испуганно прижмуренные веки и обнаружила себя лежащей на низком травянистом, с галечными залысинами, бережку небольшого озерка, аккуратного и приглядного, словно блюдечко. По окоему темнели камыши, но Марусю, словно нарочно, вынесло на открытый берег. Вода была так прозрачна, что видна была кладь галечника на отмелях. Кое-где, лишь изредка, поднимались из камушков ветвистые подводные растения, но в общем-то дно должно было оказаться относительно чистым. Маруся огляделась. Тишина, не души. Вода так манила к себе! Казалось, окунешься – и она смоет не только пот, но и страх, и усталость, и нерешительность, и сомнения, а может быть, не только смоет все это, но и наделит новыми силами и даже подскажет, как дальше быть.

Маруся огляделась. Ну конечно, она здесь одна, ни птичий, ни звериный, ни, само собой разумеется, человеческий глаз за ней не следит. Может, только рыбы смотрят из воды. Да ладно, рыбы никому не скажут, что видели голую Маруську Павлову!

Девушка разделась, разложила на кромке у воды вещи, впитавшие ее ужас и туманную лесную сырость, – пусть просохнут. И вошла в воду. Первые шаги по мелководью заставили засмеяться от веселящей прохлады, но чем глубже входила Маруся, тем холодней становилась вода. Ого, да ее, наверное, питают подземные ключи, так и кажется, что ощущается ледяное прикосновение глубинных струй к ногам. Запросто судорогой прохватить может, и, как ни жаль, придется отказаться от мысли сплавать вон туда, к противоположному берегу, где приманчиво желтеют кувшинки, и нарвать их себе на венок. Ладно, пускай русалки их рвут и плетут мокрые, осклизлые венки, а Маруся решила просто поплескаться на мелководье. Но даже здесь присесть в воду надолго было невтерпеж – мурашками так и пробирало тело! Она то опускалась на корточки, то вскакивала, по очереди поднимая ноги, чтобы немножко согрелись, ладонями зачерпывала воду, плескала ее на себя, рискнула на несколько мгновений согнуться и опустить в воду голову. Ух ты! Дух еще пуще перехватило, и даже уши, кажется, загорелись!

Наконец Маруся не выдержала и решила выходить. Ничего, и так ладно будет, самый злой пот смыт, она чувствует себя гораздо лучше. Девушка еще попила из сложенных ковшиком ладоней – вкус воды был хрустальней колодезного! Конечно, ломило зубы и лоб, но силы, чудилось, прибывали с каждым глотком, – потом повернулась к берегу да так и замерла: как раз между разложенным для проветривания платьишком и бельишком сидел человек и скалился, глядя на Марусю.

Это был Племяш.

* * *

Когда Алёна начинала читать письмо, пришедшее с электронного адреса [email protected], у нее еще имело место быть некое чувство неловкости, однако к тому времени, как письмо прочиталось, от неловкости не осталось и следа. Все же послание имело к Алёне некоторое отношение! Речь в нем шла о чокнутых гостях, а она ведь именно в числе гостей. Правда, непонятно было, причем тут Чита. Что за непонятная метафора? Алёна никак не могла допустить, что Чита, обезьяна из фильма «Тарзан», может относиться к ней. Никакая она не обезьяна, а безусловная красавица. Что касается чокнутости, то тут вообще все чокнутые в этой деревне. Возьмем хотя бы упомянутую в письме Зиновию. Несомненно, имеется в виду та самая мымра, которая отшила их с Лешим при попытке проникнуть в монастырь. Зиновий Лакушин, написавший письмо, видимо, ее братец. Те самые, с дерева генеалогического упавшие! Ну и выбор имен... Вот уж воистину по натуре вышло, что брат и сестра – два сапога пара. Может, они близнецы? Хотя нет, судя по так называемому древу, Зиновия двумя годами старше. А о какой рукописи идет речь? Наверное, раз Феич так рвется ею завладеть, она очень ценная. Может, старинная? Раритет? Если по имени автора – Вассиан – судить, запросто может быть связана с какими-то церковными древностями. Кажется, был такой Вассиан Топорков – церковный деятель времен Ивана Грозного...