Любимая девушка знахаря

«Хорошо, сукин внук, родственничек приблудный, черти бы тебя драли, мы с Зинкой посоветовались – и все же решились показать тебе рукопись Вассиана. Не пойму только, с чего ты взял, что такой умный, что разберешься, где там что, если мы не разобрались. Ни одного намека на это там нет, вообще никто про это никогда не говорил, и у тебя ничего нет, кроме бреда старухи, Маруськи пакостной. Да ладно, черт с тобой, пользуйся. Получается, ты сам спятил и других с ума свел. Спровадь своих чокнутых гостей, в первую очередь Читу, да часиков так в девять вечера загляни в сундук. Как видишь, мы все знаем, балда ты! Зиновий Лакушин».

Что рассказала бы Маруся Павлова, если бы захотела

Маруся и не заметила, как заблудилась. Узкая тропка, по которой она бежала так споро, как если бы впереди катился волшебный сказочный клубочек, петляла по лесу весьма прихотливо, и девушка не единожды похвалила себя за предусмотрительность, за то, что оделась по-походному. Иначе порвала бы свое платье до сущей лапотины. Ободренная солнечным днем и тем, что все так удачно получается, она бежала и бежала в глубь чащи, слишком занятая своими мечтами, чтобы примечать дорогу.

А мечты были смелы, мечты были опасны, Маруся это понимала, потому порой оглядывалась через плечо – мерещилось ей, будто кто-то идет следом... Но, конечно, шла по пятам одна только нечистая ее совесть, отягощенная грузом неистовых желаний и искушений. Золото, золото... А вдруг да посчастливится его отыскать? Здесь, в чаще, вдали от всяких могущих быть людских укоряющих глаз, она могла признаться себе, как смутила и совратила ее мысль о призрачном богатстве. О нет, даже смешно было подумать о победе какого-то там мирового пролетариата, о помощи несчастным голодающим неграм... Разве так уж сытно русским живется? У всех измученные лица, каждый над копейкою дрожит... Но и желания помогать ближним, соотечественникам не было у Маруси. Впрочем, даже незрелым умом своим она понимала, что в большой деревне под названием Нижний Новгород с золотом делать нечего, нужно подаваться куда-то в столицы, где есть возможность затеряться в огромной толпе не знающих тебя людей, начать иную жизнь, которая внешне не слишком будет отличаться от жизни прочих серых обывателей, но зато тайно...

Стоп. А что проку в тайне, размышляла с горечью Маруся. Что проку иметь двадцать пар фильдеперсовых чулок, если знаешь, что носить ты можешь только одни – нитяные? Что проку есть серебряными вилками со старинных фарфоровых тарелок, если знаешь, что тебя в любую минуту могут сослать на Соловки, как всех бывших нэпманов? Эх, жаль, опоздали Вассиан Хмуров и какой-то его неизвестный приятель, которому он верил, найти клад! Кабы лет на пять пораньше, когда еще оставалась хоть небольшая свобода дышать людям имущим! Теперь НЭПу конец... Впервые Маруся почувствовала, что жалеет о закрытии всех таких лакомых и дразнящих магазинов, игорных домов, ресторанчиков, которые раньше вызывали только зависть, и раздражение, и желание видеть их закрытыми. Оказывается, потому она так сильно злобствовала, что была подобна лисице из басни Крылова. У Маруси всегда была хорошая память, и ее ничуть не затруднило вспомнить сейчас искушения и мучения лисы:

Голодная кума Лиса залезла в сад;
В нем винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдет,
Хоть видит око,
Да зуб неймет.
Пробившись попусту час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен – ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьешь».

Да, глупо деньги иметь – но не быть в силах их потратить. То ли дело в буржуазных странах... Конечно, они загнивают и очень скоро вовсе загниют, но вот если бы там на какое-то время оказаться... пока хватит золота... можно было бы насладиться их красивой... пусть отвратительной и недостойной советского человека, но все же красивой, яркой, роскошной жизнью...