Любящие сестры

Но оказалось, что он всего лишь предлагает ей накинуть свою пижамную куртку, которую успел снять, идя следом. Растерявшись, она не знала, как быть. На свой грубый лад он старается быть вежливым. Но эта вежливость казалась еще более отвратительной. Почему, ну почему он не оставляет ее в покое!

Энни стояла неподвижно, уставив взгляд на его протянутую руку, пока пижама не упала на пол и осталась лежать, белея в темноте. Его глаза сузились. Широкое лицо с крупными чертами приняло выражение мрачной злобы.

Она попыталась уйти, но он резко схватил ее и прижал к себе. Положив ладонь ей на затылок и грубо поглаживая его, зашептал:

– Не отталкивай меня, детка! Мне ведь тоже не легко!

Запах, шедший от его дыхания, был до отвращения знакомым – он пьян. Она испугалась еще больше. Он не был алкоголиком, как Муся, но редко отказывал себе в порции двойного виски. А если этих порций было две или три, он становился очень гнусным и немного сумасшедшим.

Энни смотрела остановившимся взглядом на старинный корабельный сундук, который Муся отыскала в какой-то антикварной лавке много лет назад. Огромный и неуклюжий, с поржавевшими металлическими скобами, скрепляющими кожаную обшивку, он впитал в себя запахи веков и темных корабельных трюмов. Когда она была маленькая, то влезла однажды в этот сундук, чтобы испробовать его, а крышка вдруг захлопнулась, погрузив ее в ужасную душную темноту. Она кричала очень долго, пока Муся наконец не услышала и не вытащила ее.

Теперь, стиснутая, придушенная, она будто снова попала в сундук. И на сей раз можно не сомневаться – кричать бесполезно, Муся слишком далеко, чтобы прийти на помощь. Все внутренности в ней ныли от страха.

Внезапный прилив ярости помог ей вырваться. Стараясь сдержать дрожь, чтобы не стучали зубы, она прошипела:

– Это ты виноват в ее смерти! Ты никогда не любил ее! Ты женился только потому, что она была богата и знаменита. И потом… когда она… когда она уже не могла работать, ты обращался с ней, как… как с пустым местом!

– Она была алкоголичкой, – прорычал он в праведном гневе, сверкая на нее налитыми кровью глазами. – Притом задолго до того, как я с ней познакомился. Помнишь поговорку: кто пил, тот всегда будет пить.

Ее взгляд остановился за спиной Вэла, на уровне каминной полки. Отблески света скользили по отполированной металлической поверхности. Там стоял Мусин «Оскар» – за главную роль в фильме «Дорога бурь». Энни помнила, как была счастлива в тот далекий вечер, когда Мусю показывали по телевизору. Было уже очень поздно, но она не ложилась и видела, как Грегори Пек надорвал конверт и провозгласил Мусино имя. А потом сама Муся взошла на сцену, сияя блестками своего платья, благодаря всех и принимая под всеобщие аплодисменты сверкающую статуэтку.

От навернувшихся слез у Энни защипало глаза. Но она не позволила им пролиться. Не хватало только заплакать в присутствии Вэла! Уж он не замедлит воспользоваться таким промахом.

– Если моя мать пила, то это твоя вина! – крикнула она.

Может, это не совсем так, но Энни ни капельки не жалела о своих словах.

– Ах ты маленькая стерва! – Вэл снова схватил ее, и пальцы больно впились ей в плечи, словно щипцы. – Ты всегда кривила физиономию при виде меня. Этакая отличница с задранным носом, которая вечно спешит в свою страшно умную школу, где учат, какой вилкой пользоваться за обедом и как сидеть на лошади, чтобы походить на английского гермафродита! Ты с самого первого дня, как увидела меня, маленькая принцесса Анна, считала, что я всего лишь кусок дерьма!

Его глаза вспыхнули в полумраке. Ей еще не приходилось видеть его в таком бешенстве. Даже, когда он бил Мусю. Опасность висела в воздухе, словно терпкий запах дыма, принесенного ветром.

– Пусти, я пойду, – сказала она, дрожа и кусая губы, чтобы не дрожали, – я замерзла.

Жесткая улыбка растянула его рот. Нагнувшись, он подцепил мясистым пальцем свою пижаму на ковре и бросил ей.

– Надень. – Это прозвучало совсем не как просьба. Энни глядела на скомканную ткань, как на змею. Уронив ее снова на пол, быстро отступила назад.

Издав тихий стон, он бросился к ней. На миг ей показалось, что он ударит. И правда, это было совсем, как удар, – губы, разбившись изнутри о зубы, сразу онемели. От сильного толчка голова мотнулась назад, во рту появился привкус крови и резкая боль. И только после этого она сообразила – он целует ее.

Она пыталась кричать, вырывалась, но он не отпускал руки. Легкий запах одеколона и удушливая вонь перегара совсем оглушили, обессилили ее. В голове зазвенела неизвестно откуда взявшаяся фраза: «Есть на свете чудеса…»

Истерический смех клокотал в ее горле. Нет, этого не может быть! Господи, молю тебя, пусть этого не случится!

– Я хотел, чтобы ты полюбила меня, – заговорил он тоном обиженного ребенка. – Я старался… А ты! Ты вообще не желала меня замечать. Я относился к тебе, как к родной дочери. Потому что я… я всегда любил тебя.

Обезумев от страха, она снова попыталась высвободиться.

– Прошу тебя… отпусти. – На ум вдруг пришло еще одно опасение: – Лори может проснуться.